Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ |
В недельной главе «Лех леха» рассказывается о войне Аврама против четырех царей. Эти четыре царя победили в сражении пять других царей, после чего «взяли все имущество Сдома и Аморы и все съестные припасы их и ушли. И взяли Лота, племянника Аврама, и имущество его и ушли, а он жил в Сдоме. И пришел спасшийся и известил Аврама-Иври, а тот обитал в дубраве Мамрей Эморийца, брата Эшкола и брата Анэйра, и они союзники Аврама» (14.11-13).
Здесь Аврам назван «иври» - еврей. Комментатор Сфорно говорит, что так именовались последователи Эвера, сына Шема, верившие в Единого Бога. По мнению Сфорно, «спасшийся» пришел к Авраму именно как единобожнику, чтобы сообщить, что пострадал другой единобожник - Лот.
Эта ситуация именуется в традиции четвертым испытанием Аврама, которое он выдержал блестяще. Мы читаем: «И услышал Аврам, что сродник взят в плен, и вооружил воспитанников своих, рожденных в доме его, триста восемнадцать, и преследовал до Дана. И разделился против них ночью, сам и рабы его, и бил их до Ховы, что влево от Дамаска. И возвратил все имущество, а также Лота, сродника своего, и имущество его возвратил, а также женщин и народ. И вышел царь Содомский ему навстречу по возвращении его после поражения Кдорлаэмера и царей, что с ним – в долину Шавей, она же долина Царская» (14.14-17).
Итак, Аврам победил четырех царей, причем сразу после их собственной победы над пятью другими царями. Комментаторы (Мальбим, Бехайя) отмечают, что Авраам победил армии четырех царей незначительными силами. Существует комментарий, обращающий внимание на то, что 318 – это гематрия слова «Элиэзер» - имени слуги Авраама, т.е. что армии четырех царей были разбиты вообще всего двумя людьми - Аврамом и Элиэзером.
Вслед за этой блестящей победой, которую позволительно считать не только войной во имя освобождения пленного, но и войной единобожников против враждебных Всевышнему царей (Раши обращает внимание на «бунтарский» характер имен всех четырех царей) - вслед за этой победой приводится следующая история: «И Малхи-Цедек царь Шалема вынес хлеб и вино. А он был священник Бога Всевышнего. И благословил его, сказав: благословен Аврам от Бога Всевышнего, Владыки неба и земли. И благословен Бог Всевышний, который предал врагов твоих в руку твою, и дал ему десятую часть от всего» (14.18)
Кто же эта загадочная личность, благословившая единобожника Аврама после его победы над языческими царями?
Согласно классическому толкованию, Малхи-Цедек – это сын Ноаха Шем, а Шалем, в котором он священнодействовал и царствовал – это Иерушалаим.
Малхи-Цедек был священником и главой ешивы, в которой ученики обучались преданию, восходящему к самому Адаму.
Приношение хлеба и вина, по Раши, - намек на то, что в будущем на этом месте будет отстроен Храм, где будут приноситься хлеб и вино. Но судя по тому, что Аврам принес Малхи-Цедеку десятину, позволительно заключить, что в Иерусалиме действовал в ту пору храм, прообразующий храм царя Шломо.
Итак, согласно мнению традиции, в лице Малхи-Цедека Авраам встретился с древним преданием, причем благословение «священника Бога Всевышнего» завершало четвертое испытание Аврама.
Имя Малхи-Цедека упоминается также в 110 псалме: «Псалом Давида. Сказал Господь к господину моему: сиди справа от Меня, пока не сделаю врагов твоих подножием ног твоих…. Клялся Господь и не раскается: ты священник вовеки, по слову Моему, (как) Малхи-Цедек. Господь справа от тебя, разгромил Он царей в день гнева Своего…»
Евангелие косвенно трактует этот псалом в смысле подтверждения божественного происхождения Мессии. В Евангелии спрашивается: «Что вы думаете о Христе? Чей он сын? Говорят ему Давидов. Как же Давид по вдохновению называет его Господом, когда говорит: «Сказал Господь господину моему…»? (Мф 22.44) (Т.е. слова псалма приписываются Давиду, который как бы говорит: «Сказал Господь моему господину Мессии»).
Аризаль оригинально трактует это действительно непростое высказывание, приписывая его не Давиду, а слуге Аврама Элиэзеру: «Сказал Господь господину моему (Авраму)». Учитывая, что псалом, по всей видимости, посвящен именно четвертому испытанию Аврама, такое понимание в высшей степени оправдано.
Между тем существуют другое христианское толкование этого стиха, которое заслуживает более внимательного рассмотрения.
В послании к Евреям апостол Павел пишет: «Малхи-Цедек царь Салима, священник Бога Всевышнего, тот который встретил Авраама и благословил его, возвращающегося после поражения царей, которому и десятину отделил Авраам от всего, во-первых, по знаменованию имени царь правды, а потом царь Салима, т.е. царь мира, без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни, уподобляясь сыну Божию. Видите как велик тот, которому и Авраам патриарх дал десятину из лучших добыч своих. Получающие священство из сынов Левииновых имеют заповеди – брать по закону десятину с народа, то есть со своих братьев, хотя и сии произошли от чресл Авраамовых. Но сей, не происходящий от рода их, получил десятину от Авраама и благословил имевшего обетование. Без всякого же прекословия меньший благословляется большим… И, так сказать, сам Левий, принимающий десятины, в лице Авраама дал десятину, ибо он был еще в чреслах отца, когда Малхи-Цедек встретил его» (Евр 7.1-4)
Таким образом, из эпизода благословения Аврама Малхи-Цедеком христианством делается вывод, что происхождение Мессии выше простого происхождения от Аврама, иными словами, что мессия является сыном Божием в каком-то другом более высоком смысле, чем все евреи, о которых сказано: «сыны Всевышнего все вы» (Тегил 82.6).
То, что иудаизму чуждо такое понимание, достаточно характерно и симптоматично.
Иудаизм готов усмотреть в Малхи-Цедеке другой корень религии откровения, другое параллельное предание, но он уклоняется от того, чтобы усматривать в нем прообраз Мессии, так чтобы потом можно было сказать, что потомок Авраама оказался больше его.
Если Малхи-Цедек – это Шем, то нет ничего странного в том, что «начинающий» единобожник Авраам принял от него благословение. Было бы странно, если бы этого не произошло.
Такого общее замечание о природе Мессии, безотносительно к тому, кем вообще его персонально считать. Между тем это вопрос дополнительно заостряет суть древнего иудео-христианского спора о боговоплощении.
Известно, что иудеи и христиане расходятся не только относительно личности Мессии, но и относительно понимания его природы. Причем в этом вопросе далеко не все так однозначно. Действительно, ведь даже если бы народы признали Мессией того, кого предложили бы им сами иудеи (а не того, в кого они сами поверили), то это вовсе не значит, что они поняли бы его природу как-то иначе, чем понимают сейчас.
В иудейском мире христианское учение слывет неискушенностью, считается признаком грубости нееврейского ума и уклонением от «генеральной линии» монотеизма. Между тем христианская теология базируется на античной философии, мыслит в ее категориях («усия», «ипостась» и т.д.) и представляет собой утонченную трансформацию этой философии, совершенную в свете религии откровения. Иудейская критика христианской теологии очень часто неадекватна в силу непонимания того, с чем она имеет дело. Более того, признаки «грубости» и «неискушенности» многие независимые ученые обнаруживают как раз в еврейском образе мышления. Я имею в виду каббалу.
Так, исследователь каббалы Гершом Шолем часто обращает внимание на близость каббалы к смертельному идейному врагу иудаизма - гностицизму. Эта близость не глубинная, а методологическая, но она несомненно имеет место. Шолем представляет эту коллизию следующим образом: «каббалисты не были дуалистами, хотя с исторической точки зрения существует тесная связь между их воззрениями и воззрениями гностиков, утверждающих, что сокрытый Бог противостоит Творцу. Напротив, вся энергия «ортодоксального» каббалистического умозрения направлена на то, чтобы избежать дуалистических выводов, ибо в противном случае адепты не смогли бы оставаться в лоне еврейской общины».
Но как сам Шолем показывает, в дальнейшем гностический характер каббалы нередко заводил ее приверженцев в нежелательные сферы, а иной раз и вовсе выталкивал из лона еврейской общины (саббатианство, франкизм и пр.)
В этом отношении уместно отметить, что в отличие от иудаизма христианство всегда было прочно защищено от проникновения в свое лоно гностических учений, опознавая их инородность столь же стремительно и однозначно, как иммунизированный организм опознает появление микроба.
Аналогичная ситуация отмечается и в отношении неоплатонических идей, которые используются каббалой почти бесконтрольно, а в христианстве тщательно дозируются (апофатическое богословие, учение Николая Кузанского).
Иудаизм, исходящий из коренной разделенности Творца и творения, Всевышнего и мира в своей теологии вынужденно бросается в крайности. Либо у Бога и мира – одно бытие, либо их бытие столь радикально различается, что их нельзя никак ни сопоставить, ни соотнести. Иными словами приходится либо склоняться к пантеизму (каббала), либо к негативной теологии (аристотелизм Рамбама).
Мы можем сказать, что это естественно: Творец создал мир и не может в нем не присутствовать, как не может не присутствовать в своем произведении художник, но при этом Он остается и радикально отличным от мира. Эта антиномия порождает отрицательную теологию и пантеизм. Отрицательная теология фиксируется на пропасти между Богом и миром, пантеизм на их единстве.
Однако все дело в том, что само утверждение: «Творец создал мир» деформируется под воздействием даваемых на него пантеизмом и негативной теологией ответов. Теория, которая бы придавала этой антиномии единое описание, была бы совсем не лишней.
Во всяком случае, христианство эту антиномию блестяще осмыслило, введя третий член - богочеловека, причастного как Божественному миру, так и миру тварному. Провозгласив, что Мессия является персонально самим Всевышним, что в нем Всевышний присутствует принципиально иначе, чем в любом другом человеке, христиане смогли различить Творца и творение, не разделяя их чрезмерно и не отождествляя. Христианская теологическая модель, располагающая третьим членом, сочетающим в себе Творца и творение – оказалась весьма продуктивной.
Но возможно ли оставаясь в рамках иудаизма как-то разрешить проблему пантеизма и негативной теологии?
Мне думается, что в определенной мере это можно сделать, опираясь на классическую триаду: Всевышний, ангельский мир и мир земной.
Мне кажется, что используя три эти категории, вполне можно разработать теологию аналогичную христианской, т.е. такую теологию, которой бы не угрожали ни крайности гностицизма, ни крайности аристотелизма.
Христианский подход нашел свое предельное выражение в разделении Канта между миром явлений и «вещью в себе», т.е. между физическим миром и миром метафизическим.
В физическом мире все доказательно и убедительно, в мире метафизическом все условно. Споры между физиками встречаются, но в целом это мимолетное явление, не задевающее мировое сообщество ученых, в котором всегда имеет место самый широкий консенсус. Ничего похожего в метафизической сфере мы не встретим. Здесь существуют сотни философских школ, что же касается религий и политических представлений, то их число поистине огромно.
Но дело в том, что между физическим и метафизическим мирами существует определенный буферный слой.
Когда-то я любил иллюстрировать расчлененность знания (на достоверную физическую и недостоверную метафизическую сферы) цивилизованным судопроизводством, не допускающим уголовного преследования колдунов.
Если имеются неопровержимые улики, что кто-то ударил кого-то топором по голове, и тот умер, то мы считаем первого убийцей и судим.
Однако если мы докажем, что тот же человек проколол иголкой сердце фигурки с целью убить какое-либо лицо, которое действительно в ту минуту скончалось от сердечного приступа, то мы не вправе привлечь его к уголовной ответственности.
В целом это верно, однако приведенный пример находится на границе. Дело в том, что в оккультной сфере нередко возникают такие «метафизические» явления, которые порой обладают какими-то «физическими» свойствами.
Например, восточная медитация постоянно сопровождается ясным ощущением тепла (холода), дуновением воздуха, свечением и т.д. Являются ли руки в данном случае более восприимчивыми к реальным температурным эффектам, или они ощущают тепло «метафизическое»?
Ответить на эти вопросы не всегда просто. Ведь иногда приборы фиксируют какие-то явления такого рода, иногда нет. Тем не менее, ясно одно: зона пересечения, зона неопределенности существует.
Возможно, следует признать, что материя не существует без «души», без связанной с ней идеальной сущности, которую здесь условно можно назвать энергией? Однако при этом данная «энергия» (жизненная сила, душа мира) отличается от всех прочих идеальных предметов тем, что она не существует без материи, но только в паре с ней.
Если это так, то мы сможем подразделить «метафизический» ангельский мир на два мира, один совечный Всевышнему (мир Оламот) и являющийся как бы Его «мыслями» (сфирот), и второй – энергетический, связанный с материей, т.е. мир ангелов в общеупотребительном значении этого слова.
Идеи нематериальны и существует без материи и вне ее, но не то «энергии», которые с одной стороны объективно приборами не фиксируются (или фиксируются частично), но в то же время не обладают самостоятельным существованием и только при материи состоят.
Двойной статус этого «метафизического» ангельского мира здесь легко представить по аналогии с логикой наследования полов.
Бог и Его мысль (Сфирот) – это полностью трансцендентная пара (соответствующая ХХ хромосомам). В тварном же мире материя связана с (рецессивной) идеей (соответствуя ХУ хромосомам). «Энергия», жизненная сила относятся к миру идей (Х), но они существуют при мире материальном (У).
При этом нас не должно смущать, что Всевышний выглядит в соответствии с этой логикой женским началом. Согласно каббале, связующаяся с миром сфира – Малхут – именно женская.
Благодаря этому разделению ангельского мира («метафизической сферы») на совечный Всевышнему и «энергетический» мы можем различить между Всевышним, который миру не причастен, и «Душой мира», которая миру принадлежит.
Итак, не только понятие «боговоплощения» позволяет выявить и зафиксировать антиномические подходы пантеизма и отрицательной теологии в их единстве. Их можно включить в единую теологическую систему также за счет введения категории «энергии».