Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ

АРЬЕ БАРАЦ

Недельные чтения Торы
Праздники и даты

К содержанию

Недельная глава "Вайера"

ИСЛАМСКИЙ ВЫБОР («Вайера» 5763)

Две модели и три странности

В главе «Вайера» приводятся две параллельные истории. По велению Всевышнего Авраам проявил готовность отказаться от двух своих сыновей: он изгнал Ишмаэля и связал для жертвоприношения Ицхака. Относительно Ишмаэля говорится следующее: «И встал Авраам рано утром, и взял хлеба и мех воды, и дал Агари, положив ей на плечи, и ребенка, и отослал ее» (21.14). А через несколько абзацев мы читаем: «И встал Авраам рано утром, оседлал осла своего и взял с собою двух отроков своих, и Ицхака, сына своего» (22.3) и далее следует история о жертвоприношении Ицхака.

Два эти фрагмента Торы читаются в праздник Рош-а-Шана. Фрагмент, содержащий описание изгнания Ишмаэля, читается в первый день, а фрагмент, описывающий связывание Ицхака – во второй. Как известно, Рош-а-Шана - это единственный праздник, который даже в Эрец Исраэль празднуется не один, а два дня. Так повелось еще со времен Второго Храма, и эти два дня считаются как затянувшийся один («йома арихта»). Не вдаваясь сейчас в причины этого «удлинения», я позволю себе обратить внимание на то, что разделив чтение Торы указанным образом, традиция явно использовала спаренность двух новогодних дней для того, чтобы подчеркнуть спаренность Ицхака (Израиля) и Ишмаэля, причем в контексте сотворения мира и суда над ним.

Иудаизм традиционно воспринимает Ишмаэля и порожденную им религию, ислам, достаточно позитивно. Первоначально ислам был воспринят многими иудеями с энтузиазмом как альтернатива христианству, и многие видели в нем истинную религию сыновей Ноаха. Достаточно сказать, что Рамбам даже разрешил евреям молиться в мечетях, чего никогда не было разрешено еврею в отношении дома молитвы никакой другой религии. Я думаю, что в традиции иудаизма имеется достаточно моментов, которые позволили бы отнестись к Корану (коль скоро он сам на это претендует) как к некоей «второй Торе» (обращенной к арабам), что в пределе позволило бы построить теологию дополнительности двух источников.

Однако сегодня все более становится ясно, что сам ислам к такому диалогу принципиально не готов, что он видит в Торе (как «втором Коране») смертельную угрозу и навязывает иудаизму в отношении себя исключительно дуалистический подход. Между тем для такого подхода у иудаизма также имеется традиционная модель отношения, в соответствии с которой, описание двух историй, начинающихся словами «И встал Авраам рано утром», прообразуются мистерией Йом-Кипура - мистерией бросания жребия над двумя козлами, один из которых (подобно Ицхаку) приносится в жертву Всевышнему, а второй (подобно Ишмаэлю) изгоняется в пустыню к демонам.

Однако прежде чем попытаться понять, какого рода модели в большей мере отвечает реальный ислам, необходимо описать те его признаки, которые представляются экзистенциально проблематичными. Я лично вижу, по меньшей мере, три наиболее вызывающих сомнения пункта. Первый - это отрицание истинности предшествующего Корану источника (Торы), путем его замещения. Второй – отношение к браку и вообще к женщине. И третий - сакрализация насилия, и связанное с этой сакрализацией извращенное понимание мученичества. Эта особенность в свою очередь тесно сопряжена с превознесением хитрости и лукавства как своеобразных добродетелей.

Первый пункт, на который мне не раз доводилось обращать внимание, состоит в том, что в отличие от любой другой религии ислам основывается не на самостоятельном источнике, а на подмененном источнике другой религии. Ислам представляет Тору (или даже точнее Библию) - искажением, а свой источник Коран - предсуществующим миру. И это при всем том, что Коран появился позже Торы и, что самое удивительное, на треть состоит из полемики если не с самой Торой, то с ее приверженцами, как с иудейской, так и с христианской стороны! («О, вы, которые уверовали! Не берите иудеев и христиан друзьями: они друзья - один другому. А если кто из вас берет их себе в друзья, тот и сам из них» Сура 5.56). При этом характерно, что Коран (Сура 37.97-106) содержит описание «жертвоприношения», но без упоминания имени сына, а «хадисы» уже однозначно разъясняют нам, что в жертву был принесен не Ицхак, а Ишмаэль. Тем самым предложенный Торой параллелизм Ицхака и Ишмаэля исламом на корню отвергается. Как на «соломоновом суде», иудаизм способен в этом пункте к уступкам: теоретически он способен признать Коран некоторой «второй Торой», обращенной к сынам Ишмаэля, однако ислам ни при каких условиях не согласен видеть в Торе «второй Коран».

Следующий пункт состоит в отношении к женщине и к браку. Ислам является почти единственной религией, практикующей многоженство. Но тем самым ислам отрицает смысл брака, основанного на парности, которую следует признать базисной религиозной действительностью. «Правоверным», т.е. исполнителем религиозной задачи, в исламе считается именно мужчина, женщина в рамках этой религии - не полноценное существо, а лишь своеобразное средство для почкования «правоверных», равно как и источник их удовольствий. В этой связи достаточно упомянуть о так называемом «женском обрезании», обычае удаления клитора у девочек, распространенном преимущественно в Африке. Симптоматично, что подавляющее большинство общин, практикующих этот варварский обычай – мусульманские: женщина существо служебное и не существенно, испытывает ли она сексуальное наслаждение или нет. Достаточно сказать, что согласно мусульманскому религиозному праву, муж имеет полное право избивать и насиловать свою жену.

И, наконец, третье, - это «святость» насилия. Раввин Штайнзальц в одном интервью отметил: «Если я стану перебирать идеи, дабы выяснить, что нового дал миру ислам, чего не было в религиях-предшественниках, я выясню, что таких новшеств почти нет. Обязательность молитвы и необходимость пожертвований, существование иного мира, рая и ада - все это не принадлежит исламу. Насколько я знаю, последний предложил только одно новшество – джихад... Исламская доктрина допускает миссионерскую деятельность в любых ее видах, и в случае неуспеха пропаганды она дозволяет взять в руки меч. Конечно, имеется масса интеллигентных и прогрессивных мусульман, которые говорят ныне о «большом джихаде» и о «малом джихаде». «Большой джихад» происходит в душе человека, «малый» подразумевает, что режут других. И вот, как выяснилось, проще заниматься «малым джихадом», нежели «большим». Эти корни невозможно выдернуть, ибо они глубоки и уходят в саму религию». (Окна 21.02.02)

С джихадом, как с легитимным, а по сути «сакральным» средством подавления инакомыслия, неразрывно связано и извращенное понимание мученичества - институт «шахидов». На первый взгляд мы не усмотрим в нем ничего предосудительного - почетно умереть за веру. Разумеется, есть некоторая экзальтация, например, известие родственников о гибели на войне их близкого сопровождается у мусульман не соболезнованиями, а поздравлениями. Но в целом вроде бы мученичество как мученичество. Однако это лишь на первый взгляд. Дело в том, что хотя в наши дни «шахидом» может быть объявлен даже погибший от несчастного случая, исходно «шахид» - это именно воин. Исходно в исламе культивируется прославление именно воинской, а не гражданской доблести. Иными словами, гибель начинает цениться исламом лишь при исполнении боевого задания по выкорчевыванию неверных. Мало кто отдает себе отчет в том, что восхваляя борющихся с неверными воинов-«шахидов», ислам мало ценит «мирных» мучеников за веру.

Похвально отдавать свою жизнь на войне, т.е. убивая других, но умирать мусульманину за свою веру, когда он безоружен и сам убить уже никого не может, напротив, почти стыдно, по меньшей мере «неблагоразумно». В ситуации принуждения ислам полностью оправдывает отречение от веры, именуя это «такия» - т.е. «благоразумие».

В иудаизме и христианстве отречение издревле считалось неприемлемым, религия призывает «освятить Имя», но не отречься. В древности (3 век) существовала лишь одна гностическая секта некоего Валентина, который учил, что отречение - это действие чисто внешнее, но что Бог видит внутренне, и поэтому верующий может отрекаться внешним образом сколько угодно. И вот через несколько веков этот маргинальный принцип был взят на вооружение исламом. «Шахид», что значит «жертвующий собой» - это именно солдат, который гибнет, убивая других. Если же он лишен возможности быть убитым в бою (т.е. сохраняя возможность самому убить кого-то), и ему представляется возможность засвидетельствовать истинность своей веры мученической смертью, то ему рекомендуется отречься от ислама, чтобы сохранить свою жизнь. В этом и состоит «такия» - благоразумие.

На протяжении веков многие иудеи и христиане отрекались от своей веры. К ним можно было проявлять и жалость и снисхождение (вспомним молитву «Кол нидрей»), но видеть в отречении что-то похвальное не приходило в голову никому. Я лично не могу припомнить в рамках иудео-христианской культуры другого примера позитивного отношения к «такии», кроме той речи Смердякова, в которой он упрекал в неблагоразумии русского солдата, предпочевшего мученическую смерть обращению в ислам.

Однако в исламе термин «такия» означает не просто уступку человеческой слабости, «такия» (в случае вынужденного отречения) является синонимом вменяемости, трезвости, своего рода человечности. Разработка этого принципа принадлежит шестому имаму, Джафару Асадику (VIII век). Ему приписываются следующие высказывания на этот счет: «Благоразумие - моя религия и моих отцов». «У кого нет благоразумия, у того нет религии». Впрочем, уже самому Мухаммеду принадлежат слова: «Верующий без благоразумия подобен обезглавленному телу». Нет нужды говорить, что подобное «благоразумие» неразрывно связано с общей установкой на «хитрость» как на добродетель.

Три перечисленных пункта, возможно не обращающие на себя особого внимания в благополучные периоды, невольно приобретают зловещий характер, когда исламская цивилизация вдруг противопоставляет себя цивилизации иудео-христианской. А суть происходящих ныне событий состоит в том, что ислам себя иудео-христианской цивилизации именно противопоставил.

В XVIII-XIX веках европейская мысль обнаружила, что существуют сферы знания, в которых разногласия между людьми либо отсутствуют, либо минимальны. Такова математика, физика и даже экономика. И в Париже и Пекине при сложении пяти и трех получается восемь. Однако в мировоззренческой, и прежде всего религиозной сфере народы не находят общего языка. Но как сказал Поэт: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Западные люди поняли, что хотя они не могут договориться о том, какая религия самая правильная, а политическая программа самая эффективная, они могут договориться относительно демократических принципов. Демократия в новейшем понимании этого слова, т.е. разделение властей и обеспечение прав меньшинств - это почти такая же универсальная действительность, как физика.

И вот тут вдруг обнаружилось, что ислам не признает демократию, хотя при этом и научился демократические институты в своих интересах использовать. Здесь круг замыкается: признание демократии, признание принципа плюрализма неизбежно должно повлечь признание Торы как источника, по меньшей мере равнозначного Корану. Но ислам к такому обороту явно не готов. Коран возник именно как замещение Торы, как тот самый текст, которым «на самом деле» был создан мир. Как выясняется, демократия смертельно опасна для ислама.

Коммунистическая параллель

Термин «война культур» или «война цивилизаций», который возник сразу после разрушения Бин-Ладеном Всемирного Торгового центра, до сих пор остается полулегальным. Официально всячески подчеркивается, что «война ведется с террором, а не с исламом». Однако на деле разделить между исламом и террором сегодня так же трудно, как некогда было трудно разделить между террором и большевизмом.

Те, кто идентифицируют себя с исламом, видят в иудео-христианской цивилизации своего главного врага. Российская журналистка Татьяна Щербина описывает свое посещение летом 1996 года Туниса, где она охотно общалась с местными интеллектуалами: «Все изменилось в один день. Взорвался самолет, летевший из Нью-Йорка в Париж, все погибли. Когда вечером я пришла в ресторан, где обычно проходили застольные беседы, я увидела сцену ликования. «Чем больше американцев сдохнет, тем лучше!» - воскликнул профессор литературы. «Смерть Америке!» - вторил ему банкир».

Важно понимать, что на том месте, где у иудео-христианской цивилизации стоит ценность «прав человека», у ислама разместился «джихад». Важно понимать, что речь идет именно о войне цивилизаций, а не просто о войне с террором.

В исламе имеются «хадисы», поносящие евреев и христиан, и «хадисы», хвалящие их. На этом основании некоторые считают, что теоретически ислам способен к порождению гуманистических форм. Но тогда было бы естественно ожидать, что в США и европейских странах возникли бы прозападные исламисты, которые бы активно искали в основах своей религии формулу сотрудничества, которые выдвинули бы подлинную исламскую альтернативу. Между тем известен лишь один (итальянский) мусульманин: Шейх Абдул Хади Палацци, который позволяет себе писать, что «Святой Коран открыто ссылается на необходимость возвращения детей Израиля в Святую Землю» (Сура 17.104)

Обычно же у западных мусульман встречается лишь желание выгородить свою религию в глазах европейцев, нисколько не заботясь об истине. Те граждане западных стран исламского происхождения, которые открыты экзистенциальным ценностям, предпочитают ассимиляцию попыткам «спасти» свою веру путем разработки ее гуманистической версии. Есть все основания опасаться, что трудности, возникающие при выработке гуманистических форм ислама, не «технического», а принципиального характера; что для ислама признать плюрализм, а тем самым и Тору как истинный источник – значит признаться в своей несостоятельности (суфизм, который в определенном смысле к этому готов, представляет собой отдельное явление).

Как бы то ни было, мы видим, что никаких проамериканских и тем более произраильских исламских движений не возникает, но происходит обратное: пользуясь европейскими представлениями о религии, которая обладает определенными правами и в своих основах считается никому не подотчетной, ислам добился для себя полного алиби. Он может считать, что воюет с иудео-христианской цивилизацией (каким бы именем он ее не называл), но он запрещает так представлять дело самой этой цивилизации. Ислам свят, бороться можно только с террором, да и то с серьезными оговорками.

Сегодня арабы - самые благодарные читатели «Майн Кампфа», но при этом исламистов уместно сравнить не столько с фашистами, сколько с коммунистами. Пожалуй, это две единственные массовые тоталитарные идеологии, содержащие в себе достаточный сильный «гуманистический» заряд, который никогда никому не позволит записать их в открытые враги человечества. В отличие от нацистов и представителей некоторых других маргинальных тоталитарных сект, коммунистов и исламистов невозможно запретить на основании закона. Всегда и везде они будут восприниматься как вполне легитимные и респектабельные «формы культуры».

Чтобы в этом убедиться, достаточно вспомнить историю попытки американских законодателей поставить коммунистическую партию вне закона. «Антитоталитарные» законопроекты Мунда-Никсона, а позже Вуда и Маккарена, легшие в основание Закона о внутренней безопасности 1950 года, так и не позволили запретить коммунистическую партию. Даже в самые тяжелые времена «холодной войны» в большинстве цивилизованных государств граждане, верующие в то, что изъятие средств производства из сферы частного владения осчастливит человечество, могли свою веру открыто исповедовать.

В свое время часто поднимался вопрос, как возможны «хорошие коммунисты», т.е. люди, искренне верящие в «превосходство социалистической системы», но при этом в быту вполне порядочные. «Хороших мусульман», возможно, существует даже и больше, чем «хороших коммунистов», но при всей своей «хорошести» как те, так и другие отрицают основные ценности иудео-христианской цивилизации. В последнем счете они «хороши» вопреки, а не благодаря своей вере.

Как я уже сказал, параллелизм историй, описанных в нашем недельном чтении, позволяет построить две модели взаимоотношений между иудаизмом и исламом: партнерские и дуалистические. И все же не видно, как ислам может эволюционировать в прозападном направлении. Похоже, что атмосфера плюрализма (требующая признать Тору в качестве полноправного, а не замещенного Кораном источника) смертельно опасна для него.

К содержанию

© Netzah.org