Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ

АРЬЕ БАРАЦ

Недельные чтения Торы
Праздники и даты

К содержанию

Недельная глава "Ваишлах"

МОДНЫЙ ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ («Ваишлах» 5765)

Философия одиночества

В недельном чтении «Ваишлах» описывается возвращение Иакова с семейством в Канаан и его встреча с Эсавом. Однако этой встрече предшествовала борьба с загадочным противником: «И остался Иаков один. И боролся некто с ним до восхода зари» (Берешит 32.25).

В связи с этим эпизодом я бы желал продолжить поднятую в прошлый раз тему отказа от родовой традиции во имя новой и подлинной Истины.

Дело в том, что ситуация, в которой оказался Иаков, борющийся в одиночестве с неведомым и загадочным противником (в котором традиция видит ангела Эсава) сродни той ситуации Нового времени, когда каждый человек оказался осужден на совершаемые в одиночестве духовные борения, так или иначе выбирая между традициями и чисто секулярным бытием.

В самом деле, ведь и Иаков и Эсав были родоначальниками религиозных общин. Грядущее единоборство Израиля и Церкви сводилось в тот миг к единоборству двух индивидуумов. Таким образом, одиночество Иакова мы вправе охарактеризовать как некий древний протоиндивидуализм.

На протяжении тысячелетий люди жили в корпоративных мирах. Оказаться вне какой-либо общины значило оказаться на большой дороге (впрочем, даже и там разбойники и бродяги продолжали корпоративное существование). Причастность общине, сословию, клану долгие годы была само собой разумеющейся данностью. Но вот, как выразился Шекспир, «порвалась связь времен», и бывшие корпорации распались на отдельных обособленных индивидуумов, определяющихся на свой страх и риск. Тиллих в следующих словах описывает этот процесс: «Индивидуализм есть самоутверждение индивидуального Я как такового, безотносительно к его участию в мире. Тем самым он полярен коллективизму, самоутверждению Я как части большого целого, безотносительно к индивидуальному характеру этого Я. Индивидуализм вышел из кабалы примитивного коллективизма и средневекового полу-коллективизма. Он рос под защитным покровом демократического конформизма и открыто выступил – в умеренной или радикальной формах – в экзистенциализме».

Но вполне закономерно соотнести период распада религиозных общин с периодом их зарождения. Вполне уместно сопоставить опыт одиночества, известного патриархам, с опытом одиночества их отдаленных потомков.

Новое время ознаменовалось массовым отходом от религиозных традиций, отходом, который однако далеко не во всех случаях связывал себя с атеизмом. Напротив, то была пора расцвета индивидуальной религиозности, и те самые проблемы, которые до сих пор решались в лоне традиционных религий, были пересмотрены экзистенциализмом на неведомой для самой религии глубине. В экзистенциальной философии религиозная проблематика обрела новую жизнь, в то время как в лоне традиционных религий она как будто и вовсе перестала решаться.

Экзистенциалисты обратились к персонажам ТАНАХа через голову религиозных традиций, усматривая в самих этих традициях лишь отжившие свой век мертвые оболочки. Участвовать в церковной жизни, по словам Кьеркегора, значит «принимать Бога за дурака». Он говорил, что «разница между театром и церковью в том, что театр честно и правдиво признает, что он есть; церковь же в отличие от театра лживо пытается всячески скрыть, что она есть».

В своих исканиях Кьеркегор постоянно обращался к образам Авраама, Иова, и других героев ТАНАХа, именно в их пути усматривая опыт спасительной веры. Я не помню, чтобы говоря о своем одиночестве, Кьеркегор вспоминал бы об одиночестве Иакова и его борьбе с неведомым ангелом, но даже если он этого сопоставления по случайности не сделал, оно напрашивается само собой.

Одиночество современного человека обусловлено его неспособностью довериться внешнему авторитету, оно вызвано сознанием того, что полюбить, поверить и подумать за него не может никто, как за него никто не может пообедать или подышать воздухом. Но одиночество патриархов в своей основе было того же свойства. Возможно, патриархи и смогли бы довериться внешнему авторитету, но этого авторитета у них не было. Одиночество патриархов, которым приходилось решать все духовные вопросы на голом месте, было первичным и тотальным.

Однако значит ли это, что общаться с патриархами экзистенциалисту пристало только через голову традиции, через голову «внешнего авторитета»? Разве отказывать традиции в праве совещательного голоса не значит выставлять себя за дурака?

Философия одиночества вовсе не требует отказа от традиции, она требует лишь того, чтобы традиция принималась человеком в меру его собственной убежденности, а не на основании внешнего авторитета.

Философия одиночества (экзистенциализм) - это по определению философия секулярных людей. Но вместе с тем она готова принимать на себя ответственность также и за религиозную традицию. Более того, в принятии такой ответственности видится сегодня второе дыхание этой философии, основательно подзабытой «общественным мнением». Рассмотрение исторических религий с точки зрения их созвучности экзистенциализму все более выявляется как насущная духовная задача. Обращение к традиционной религиозности в какой-то момент стало внутренней необходимостью экзистенциального поиска. Не говоря уже и об обратном: уже давно ни одна религиозная проповедь не может быть убедительна и успешна, если она не обращается к языку экзистенциализма.

Диалогический экзистенциализм

Экзистенциализм «всплыл» как особая философия в 30-х и особенно в 40-50 годах прошлого века. Так в 1940 году Бердяев писал: «Со времени появления книг Хайдеггера и Ясперса, и особенно Сартра во Франции, экзистенциальная философия стала модной. Происхождение ее возводят к Кьеркегору, который был оценен послевоенным поколением, пережившим угрожаемость человека, страх, ужас, отчаяние. Я всегда был экзистенциальным философом, и за это на меня нападали. Думаю также, что русская философия, в наиболее своеобразных своих течениях, всегда склонялась к экзистенциальному типу философствования. Это, конечно, наиболее верно по отношению к Достоевскому как философу, а также к Л.Шестову».

А вот как пишет о победной поступи экзистенциализма Тиллих в своей книге «Мужество быть»: «Экзистенциализм стал реальностью во всех странах Запада. Он выразился во всех сферах духовного творчества человека, он пронизал все образованные слои общества. Экзистенциализм нашего века – не изобретение богемного философа или невротика-романиста, не сенсационное преувеличение ради денег и популярности, не унылая игра с отрицающим началом. Все это может присутствовать в нем, но сам по себе он нечто иное. Экзистенциализм есть выражение тревоги бессмысленности и попытка принять эту тревогу в мужество быть самим собою». Но в то же время экзистенциализм воспринимал себя и как духовное явление с долгой и богатой историей. Так, в том же отрывке Бердяев пишет: «Тема экзистенциальной философии совсем не нова. Всегда существовали философы, которые вкладывали в свою философию себя, т.е. познающего как существующего. Бл. Августин, Паскаль, отчасти Мен-де-Биран и Шопенгауэр были экзистенциальными философами».

Предполагалось, что «мода» на экзистенциализм может пройти, но при этом сама эта философия виделась вечной, причем некоторые связывали эту ее вечность с ее религиозной сущностью. Так Норман Мейлер в своей работе «Белый негр» пишет: «Чтобы стать экзистенциалистом, надо обрести понимание самого себя, своих желаний, своего гнева и тревоги, своей тоски – чем она рождена, что могло бы ее утолить. Человек слишком цивилизованный сделается экзистенциалистом лишь ради моды и изменит этой позиции, когда мода пройдет. Настоящий экзистенциалист (пусть Сартр это не признает) – это по необходимости человек религиозный, сознающий свое «назначение», в чем бы оно ни заключалось, ибо жизнь, направленная верой в необходимость действия, - жизнь, построенная на признании, что главный побудительный фактор существования есть поиск, чьи цели полны смысла, хотя и таинственного; вести такую жизнь невозможно, если эмоциями, которыми она движется, не руководит глубокое убеждение»

Не секрет, что «мода» на экзистенциализм действительно прошла. Однако сама эта философия осталась. В этой связи уместно привести следующую оценку состояния экзистенциализма российским философом Еленой Косиловой: «Очень долго мое чувство в отношении к экзистенциализму можно было передать цитатой из Аквариума: "Рок-н-ролл мертв, а я еще нет". Об этой ситуации теперь можно вспомнить. Состояние после смерти экзистенциализма у экзистенциального философа печальное. Он ощущает себя несовременным, неспособным догнать новейшую мысль… К сожалению, такие вещи, как эпоха и мода, имеют отношение и к философии. Вопрос это сложный. Например, если бы некто захотел сейчас философствовать как Платон, Фома Аквинский или Спиноза, он мог бы в это только играть. И стиль, и темы, и, кажется, даже сам способ мышления той эпохи ушли. Это с точки зрения гносеологии и фундаментальной онтологии, может быть, и странно, но это факт… Возвращаясь к экзистенциализму, я полагала, что он закончился. Именно это я говорила студентам. Эти темы больше не актуальны, во всяком случае, не до такой степени, чтобы их решать заново. При индивидуальном желании можно воспользоваться теми решениями, которые дали классики экзистенциализма в курсе истории современной зарубежной философии. Сейчас на острие моды в России - лингвистический поворот и пост-модерн. Правда, имеется утрированный интерес к Хайдеггеру, но, по-моему, более связанный со скандальными элементами его биографии, чем с собственно его философией…

К Сартру общественность относится с вежливой скукой (какое отличие от моей молодости!). Что же касается Ясперса, то его неудобно даже упоминать… Словом, все везде в основном похоронили экзистенциализм. Может быть, с тайной надеждой думала я, еще можно ожидать нового рассвета из Германии, но вряд ли на моей жизни… Оказалось, не все так просто. Не знаю, как насчет атеистического экзистенциализма. Он, похоже, все-таки похоронен… Однако религиозные люди сумеют в любую эпоху жить с проблемами. Надо отвлечься и заметить в этой связи, споря с марксизмом (давно, впрочем, культурно похороненным), что религия - это совсем не опиум и не способ уйти от проблем. Она создает больше проблем, чем решает. С точки зрения философии религия представляет собой одну неразрешимую проблему. Во что верить? Самое элегантное решение этой проблемы предложил Ясперс в "Философской вере". Он предложил верить только в то, что есть Бог и мораль. Это философски корректно, это даже достаточно для веры. Но для жизни этого не достаточно. Для того, чтобы религия была живой и действующей, нужна, к сожалению, практика: церковь, обряд, иконы, молитвы, исповеди, посты. В идеале нужен собор верующих. Такая вера совсем не корректна в философском смысле, но действует на жизнь эффективно просветляюще (собственный опыт). Философская вера, увы, пуста и не действует никак.

Впав в традиционное обсуждение содержания веры, я тем самым продемонстрировала, что верующие всегда носят проблему в себе. И вот: оказывается, эта вечная проблема в наше время порождает религиозный экзистенциализм!» (http://elenakosilova.narod.ru/tmp/ex.htm)

Далее Елена Косилова приводит обнаруженные ею случаи полнокровного современного религиозного экзистенциализма.

Но тут, как мне кажется, важно сделать одно уточнение, которое явствует уже из самих же слов Косиловой о том, что одной философской веры не достаточно.

Дело в том, что сегодня речь идет не о прежнем классическом религиозном экзистенциализме, а о несколько новом явлении диалогического сопряжения экзистенциализма с традиционной религиозностью. Одинокий человек обнаружил, что традиционная религия не сводится к «статутарности» и «корпоративности», он обнаружил, что его опыт прямого сопряжения с патриархами может только обогатиться традиционно-религиозным взглядом на них.

И здесь мне как раз видится некий следующий шаг экзистенциальной философии, позволяющий ей оставаться вполне современной.

В какой-то момент парадоксальная универсальность экзистенциализма побудила его искать следы своего подхода во всех культурах, тем самым оправдывая их и спасая для истории.

Подобно тому как христианские миссионеры обошли весь свет, чтобы донести Благую весть до всех народов, до самого отдаленного и безвестного племени, так экзистенциализм стремится проанализировать и истолковать всевозможные религии и культуры, надеясь привить их к своему единственному смыслу и созидая свой единственный экзистенциальный «интернационал».

Это стремление составляет компонент того общего позитивного отношения европейской философии ко всем явлениям человеческой культуры, о котором в следующих словах говорит российский философ А.В.Ахутин: «Каждая культура – бывшая и нынешняя – были и существуют всерьез, а не в качестве ступенек, этапов, каких-то недо-разумений, недо-бытий. Каждая культура - полноценный и общезначимый урок человеческого само-обучения, само-образования. Они поучительны целиком, как равноценные, равноосновательные, равномощные образы мышления и бытия».

Классический религиозный экзистенциализм воспринимал религиозные традиции исключительно в рамках собственных узких интересов, а все, что в них не вмещалось, расценивал как устаревший и мало значимый «антураж». Однако со временем экзистенциализм испытал потребность соотнести свою позицию с различными религиозными учениями. А потому для того, чтобы отличиться от классического религиозного экзистенциализма, я бы назвал такого рода экзистенциализм диалогическим.

Но, пожалуй, ни с какой другой религиозной традицией экзистенциализм не смотрится в паре так хорошо, как с иудаизмом, основатель которого - Иаков победил в одиночестве неведомого противника и получил новое имя - Израиль.

К содержанию

© Netzah.org