Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ

АРЬЕ БАРАЦ

Недельные чтения Торы
Праздники и даты

К содержанию

Недельная глава "Вайешев"

ФИЛОСОФИЯ ТРАГЕДИИ («Вайешев» 5762)

Стратегический пессимизм

Недельное чтение «Вайешев» начинается словами: «И поселился Иаков в стране пребывания отца своего, в земле Кнаанской. Вот бытие Иакова. Йосеф семнадцати лет пас с братьями своими мелкий скот»(37.1). И далее следует история, как ослепленные ненавистью к Йосефу братья продают его в Египет. Заканчивается же глава рассказом о том, как в Египте оклеветанный Йосеф попал в темницу, и там был обманут в своих надеждах на то, что справедливость восторжествует, и он будет освобожден. Но «не вспомнил начальник виночерпиев о Йосефе, и забыл его» (40.23), – такими словами заканчивается наше недельное чтение.

На протяжении всей главы мы видим, как несправедливо и жестоко обходилось с Йосефом то, что обычно зовется у людей «судьбой». Если ненависти братьев еще существовал хоть какой-то повод, какая-то предистория, то интрига жены Потифара – это уже чистый случай вопиющей несправедливости. Йосеф пострадал исключительно за свое целомудрие, наказанию подвергся не порок, а порядочность.

В следующей главе «Микец» судьба Йосефа резко изменится, он неожиданно и невероятно возвысится, но мы пока находимся в пределах главы «Вайешев», главы, которая повествует именно об «ударах судьбы». Заканчивается глава, возможно, самым горьким разочарованием, которое только может постигнуть человека – надежда Йосефа на освобождение из тюрьмы оказывается обманутой.

На долю человека могут выпадать самые разные несчастья, но судьба невинно осужденного выделяется среди прочих. Она выделяется тем, что в ее случае несчастья наваливаются на него по решению Суда, профанированного Суда. Преступники используют (божественный по своему происхождению) институт Суда, для того чтобы расправиться с праведником. И благодаря этой профанации, благодаря этому святотатству раскрывается смысл всех прочих земных несправедливостей и несчастий.

Судьба невинно осужденного, судьба, которая в ХХ-ом веке выпала на долю сотен миллионов людей – это классическая судьба праведника. Праведники не из числа тех людей, которые ищут приключений, они никогда сами на страдания не напрашиваются, однако когда страдания приходят, они их с достоинством принимают, и даже могут испытывать определенный душевный подъем (как писал Солженицын: «первая камера – первая любовь»).

Йосеф считается одним из тех семи пастухов, которые привнесли в мир божественные качества. Через Йосефа в мире открылась Основа (Йесод), качество, соответствующее праведности («праведник - основание мира»). И было бы поэтому странно, если бы Йосеф не предвосхитил своей судьбой судьбу миллионов, если бы в его судьбе отсутствовал этот «классический» элемент, если бы в своей жизни Йосеф не побывал «зека».

Но праведник страдает даже до смерти, и в пределе его судьба – это судьба жертвенного животного. Как сказано: «Сказал р.Ами: почему рассказ о смерти Мирьям смежен с заповедями о красной телице? Как красная телица дана для искупления, так и смерть праведника искупает. Сказал р.Элиэзер: почему в рассказе о смерти Аарона упомянуты одеяния священства? Как одеяния священства служат для искупления, так и смерть праведников искупает» (Моэд Катан 28.а).

Человек, полагающийся на Всевышнего, должен принимать во внимание наихудшее развитие событий из возможных, он должен быть готов к тому, что в любую минуту ему придется выполнить миссию жертвенного животного.

На тактическом уровне человек должен быть по преимуществу оптимистом, но на стратегическом уровне в нем должен преобладать пессимизм. Веря в успех сиюминутных начинаний, мы в то же время призваны всегда быть готовы к полному краху всей нашей жизненной задачи.

Психологический механизм такого распределения наших ожиданий достаточно понятен. Ведь каждое мелкое конкретное предприятие наверняка провалится, если мы не верим в его успех. Даже почти безнадежное дело человек должен начинать, веря в удачу, веря, что «это пройдет». Но на стратегическом уровне он как раз должен быть готов к провалу. Человек должен быть готов к тому, что Всевышний в любой момент может превратить его в жертвенное животное. Он должен быть готов к тому, что его жизнь оборвется в тюрьме, а не подле императорского трона.

Миф о Сизифе

Экзистенциализм видит в этой минуте, в минуте, когда человек соглашается жить без надежды, его звездный час, ту точку, в которой он приходит к своему ядру, становится самим собой. «Только доведенный до отчаяния ужас пробуждает в человеке его высшее существо», - писал Кьеркегор. В своей книге «Философия трагедии» Лев Шестов (кстати, в юности удерживавшийся в течение полугода в качестве заложника) показывает, как Достоевский, сумевший сохраниться на каторге за счет надежды, на воле все же ее теряет. Каторжное сознание настигает его повсюду. «Здесь-то и начинается философия трагедии. Надежда погибла навсегда, а жизнь – есть, и много жизни впереди», - пишет Лев Шестов. Узник нацистских лагерей Виктор Франкл превыше всего ставил способность человека позитивно отнестись к безысходному положению: «Обсуждая вопрос о смысле жизни, мы выдвинули три категории ценностей. Ценности первой категории (созидательные) актуализируются в действии, ценности переживания реализуются в (относительно) пассивном принятии мира (например, природы или искусства) нашим сознанием. Ценности отношения, однако, актуализируются всюду, где индивид сталкивается с чем-либо, навязанным судьбой, чего изменить уже нельзя. Из того, каким образом человек принимает такие печальные «подарки» судьбы, как он ассимилирует все эти трудности в своей душе, проистекает неисчислимое множество потенциальных ценностей. Это значит, что человеческая жизнь может быть наполнена не только созиданием или наслаждением, но и страданием».

Но, пожалуй, никто не был так последователен и радикален в этом вопросе как Альберт Камю, который даже Шестова и Кьеркегора изобличал в излишней приверженности надежде и стремился освободиться от любых ее ее форм. Камю искал смысл жизни в абсолютно безнадежной ситуации Сизифа, в которой из всего «положительного» имеются лишь паузы спуска с горы: «Я вижу этого человека спускающегося тяжелым, но ровным шагом к страданиям, которым нет конца. В это время с дыханием к нему возвращается сознание, неотвратимое, как его бедствие. И в каждое мгновение, спускаясь с вершины в логово богов, он выше судьбы. Он тверже своего камня».

Итак, независимо от того, будут ли иметься у человека позитивные ценности, он должен ориентироваться на их отсутствие, он должен состояться как «человек нетто», как жалкое жертвенное животное.

Натан Щаранский в своей замечательной книге «Не убоюсь зла», описывая пребывание в чистопольской тюрьме после введения 188 статьи, позволяющей автоматически продлевать сроки политзаключенных, вспоминает: «в нашу камеру попали потрепанные листы, вырванные каким-то зеком много лет назад из литературного журнала и с тех пор передававшиеся из рук в руки. Это был отрывок из эссе Камю «Миф о Сизифе». По следам этих чтений Щаранский писал из тюрьмы домой: «Со временем пришло и понимание того, каким коварным и опасным врагом может быть и надежда… Если ты не видишь смысла в своей теперешней жизни, если он появляется только тогда, когда ты живешь надеждой на скорые перемены, то ты в постоянной опасности. Человеку трудно смириться с бесконечностью и бессмысленностью, а с бесконечной бессмысленностью вообще невозможно, и потому, если жизнь сегодня бессмысленна, он обязательно убедит себя в том, что видит конец этой бессмысленности, причем близкий, не скрытый горизонтом. Вот только дотолкать этот камень еще раз до вершины – и все. В итоге - надежды обмануты, душа растравлена, дух подавлен. Я встречал за эти годы людей, которые, ослабев от постоянных разочарований, пытаются сами создавать ситуацию, в которой их угасающая надежда вновь сможет обрести плоть и кровь, и в результате изменяют себе, отказываются от жизненного выбора, какой когда-то сделали. Другие живут в мире иллюзий, поспешно и непрерывно перестраивая и достраивая его, чтобы помешать реальности окончательно его разрушить, - это что-то вроде наркотика. Так какой же выход? Он только один: найти смысл в своей сегодняшней жизни. При этом остается единственная надежда – быть самим собой, чтобы ни случилось».

Йосеф был обнадежен удачной разгадкой сна высокопоставленного вельможи: «ты подашь чашу Паро в руку его по прежнему порядку, когда ты был еще виночерпием. Если же ты вспомнишь обо мне, когда тебе будет хорошо, и сделаешь мне милость, и напомнишь обо мне Паро, то выведешь меня из этого дома. Ибо я украден был из земли Иврим, а так же здесь ничего не сделал, хотя посадили меня в эту яму» (40.13-15)

Но как уже говорилось, заканчивается наша глава словами: «И не вспомнил начальник виночерпиев о Йосефе, и забыл его» (40.23). А как мы узнаем в следующей главе, к тому моменту, когда виночерпий все же вспомнил о Йосефе, прошло два года. Два года жил Йосеф в «этой яме», в состоянии полной безнадежности.

Там, в темнице, поняв, что виночерпий забыл о нем, Йосеф вероятно не раз вспоминал о своих вещих снах и вероятно начал думать, что им уже не суждено воплотиться, что его прозорливость его обманула. Это и была та точка безнадежности, чистоты которой так добивается Камю и которую Франкл именует «ценностью отношения».

Иудаизм – это религия, а не экзистенциальная философия, и его не очень смущает наличие «надежды». Однако важно понимать, что иудаизм – это все же религия экзистенциальная, и его «надежда» всегда подразумевает безнадежность жертвенного животного во всей своей чистоте.

В первой книге Шмуэля (23.25-28) описывается такой эпизод: «И услышал Шаул, и погнался за Давидом в пустыню Маон. И ходил Шаул по одной стороне горы, а Давид с людьми своими по другой стороне горы. И было, когда спешил Давид уйти от Шаула, а Шаул и люди его окружили Давида и людей его, чтобы захватить их, то пришел к Шаулу вестник (ангел) сказать: иди скорее, ибо филистимляне напали на страну. И вернулся Шаул из погони за Давидом, и пошел навстречу филистимлянам. Потому и назвали то место Сэла Амахлокет». Именно тогда, как говорит мидраш (Ялкут Шимони), Давид сказал: «всякий человек ложь» (Тегил 116.11), подразумевая под этим, что даже пророк Шмуэль - ложный пророк, что его предсказание о том, что царство перейдет к Давиду, было прельщением. Для Давида эта была минута отчаяния, минута осознания своей отверженности. Но именно эта минута оказалась поворотной. Явился Ангел и Шауль решил уйти, хотя Давид уже практически находился в его руках.

Йосеф тоже стал думать, что его сны были ложными, что его братья были правы, когда сослали его в эту яму. Все, во что он до того верил, разрушилось. Но в какой-то момент произошел поворот. Однако отчаивается праведник не для того, чтобы благодаря этому «психологическому фокусу» реализовалась умершая надежда, а для того, чтобы даже обретя освобождение, никогда не забывать, что оно условно, что человеческая состоятельность лежит по ту сторону взлетов и падений, успехов и неудач.

К содержанию

© Netzah.org