Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ |
Предыдущая глава закончилась решением Йосефа пленить Беньямина, закончилась его суровым вердиктом: «человек, в чьих руках нашлась чаша, он будет мне рабом, а вы взойдите с миром к отцу вашему» (44:17).
Ответ Йегуды, которым начинается недельная глава «Ваигаш» был стремительным: «И подошел Йегуда к нему, и сказал: позволь, господин мой, сказать рабу твоему слово в уши господина моего, и да не возгорится гнев твой на раба твоего; ибо ты то же, что Паро… Если я приду к рабу твоему, отцу моему, и не будет с нами отрока, с душою которого связана душа его, то когда он увидит, что отрока нет, то он умрет; и сведут рабы твои седину раба твоего, отца нашего, с печалью в преисподнюю, Ибо раб твой поручился за отрока отцу моему, сказав: "если не приведу его к тебе, то виноват буду пред отцом моим всю жизнь". А теперь, пусть раб твой останется вместо отрока рабом у господина моего, а отрок пусть взойдет с братьями своими. Ибо как взойду я к отцу моему, когда отрока нет со мною? как бы не увидеть мне бедствия, которое постигнет отца моего» (44:18-34).
Итак, события после обнаружения чаши в мешке Биньямина развивались стремительно. На решение Йосефа пленить младшего брата Йегуда прореагировал моментально. Братья «отошли недалеко» (44:4), значит, что только что он полный счастья возвращался домой - и вдруг в одну секунду оказался в добровольном рабстве.
Но и Йосеф в тот миг превратился из бесстрастного режиссера в одного из участников драмы. Он мог прервать игру с братьями в любой момент: мог бы объявить, кто он есть, еще в предыдущее их посещение, а мог бы и только через год. Но в этот миг «Йосеф не смог удержаться» и открылся братьям.
«Не мог Йосеф удержаться при всех, стоявших около него, и закричал: выведите от меня всех! И не стоял никто при нем, когда Йосеф дал себя узнать братьям своим» (45:1).
Одни считают, что Йосефа тронуло раскаяние Йегуды, другие – напоминание о страданиях отца. Как бы то ни было, но в этот момент ситуация вырвалась из-под его контроля, выявив некоторое экзистенциальное ядро каждого участника.
Очень часто, люди, находящиеся в непростых отношениях, отправляясь на встречу друг с другом, произносят про себя страстные тирады. Однако завидев партнера, произносят нечто совершенно другое, нечто неожиданное для себя самих. Одни шли примириться и опять вспылили, другие пылали гневом, а завидев «альтер эго», позабыли все дурное.
Михаил Бахтин в своем исследовании «Проблемы поэтики Достоевского» в следующих словах говорит о неправомочности предсказания человеческого поведения: «Нельзя превращать живого человека в безгласный объект заочного завершающего познания. В человеке всегда есть что-то, что только сам он может открыть в свободном акте самосознания и слова, что не поддаётся овнешняющему заочному определению… Человек никогда не совпадает с самим собой. К нему нельзя применить формулу тождества: А есть А. По художественной мысли Достоевского, подлинная жизнь личности совершается как бы в точке этого несовпадения человека с самим собою, в точке выхода его за пределы всего, что он есть как вещное бытие, которое можно подсмотреть, определить и предсказать помимо его воли, «заочно». Подлинная жизнь личности доступна только диалогическому проникновению в неё, которому она сама ответно и свободно раскрывает себя. Правда о человеке в чужих устах, не обращённая к нему диалогически, то есть заочная правда, становится унижающей и умерщвляющей его ложью, если касается его «святая святых», то есть «человека в человеке».
Но «правда о человеке» очень часто оборачивается ложью и в его собственных устах; по-настоящему предсказать собственное поведение порой так же невозможно, как и поведение другого человека. Никто не знает, как развернется диалогическое раскрытие даже его собственной личности. Причем иногда оно может привести как раз к его полной предсказуемости, даже к утрате «человека в человеке». Как писал Кьеркегор: «Худшая из опасностей - потеря своего Я - может пройти у нас совершенно незамеченной, как если бы ничего не случилось. Ничто не вызывает меньше шума - никакая другая потеря - ноги, состояния, женщины и тому подобного - не замечается столь мало».
Человек больше всего боится своей предсказуемости, он справедливо видит в ней свой приговор. Предсказуемый человек неинтересен и скучен. Очень трудно, кто-то даже скажет, невозможно, сделать сюприз Богу, но когда человек неожиданно для самого себя совершает достойный поступок – это сюприз не только для него, но, может быть, также и для Бога.
Михаил Булгаков остроумно заметил, что человек не просто смертен, а внезапно смертен. По-видимому, разновидностью внезапной смертности является готовность внезапно рисковать своей жизнью.
Только что Йегуда, полный радости от удачно выполненной миссии, возвращался на родину, и вот в следующую минуту решает остаться в рабстве, чтобы избавить от него своего брата.
Человечество долго шло к осознанию той открывшейся на Синае истине, что высшей ценностью эмпирического мира является человеческая жизнь, которую никто не смеет разрушать во имя каких-то отвлеченных идолов и идеалов.
Человеческая жизнь – это высшая ценность. И все же идеалы, ради которых человек проявляет внезапную готовность погибнуть, совершенно необходимы ему для повседневной жизни.
В самом деле, о том, что жизнь является высшей ценностью, знает любое животное, ставящее самосохранение превыше любых других своих задач.
Животное боится смерти, оно пытается избежать ее ничуть не меньше человека. Козлы спускаются с гор за сутки до землетрясения (говорят, что какой-то израильянин запатентовал датчики, пометив которыми этих козлов, можно наблюдать их миграцию и тем самым предсказывать сейсмические явления). А муха? Как ей нужно ценить собственную жизнь, чтобы выработать такую стремительную реакцию на самую отдаленную угрозу!
Но человеческое существование имеет дополнительное измерение, в котором человек возвышается над страхом смерти – измерение смысловое. Действительно, отсутствие смысла вынуждает человека отказываться от жизни, толкает его на самоубийство. Наличие смысла (во всяком случае при известных обстоятельствах) толкает его на жертвенную смерть.
Всевышний нуждается в дерзновенных людских порывах, ждет «импульсов снизу», как сказано (в «Песикта де раби Кахана»): «Всякий раз, когда праведники исполняют волю Бога, они прибавляют силу Его могуществу». Но и тот, кто просто живет вопреки смысловому дефициту, кто обнаруживает мужество быть, хотя его существование и не обеспечено охранной грамотой традиционной религии, делает Богу сюрприз. Как сказал один агностик: «Жизнь - это мудрая капитуляция перед тем, что выше человеческого разумения».
К содержанию