Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ |
В недельном чтении «Вайехи» описывается кончина Иакова и те благословения, которые он дал своим сыновьям на смертном одре: «И воззвал Иаков к своим сынам и сказал: Соберитесь, и я поведаю вам, что случится с вами в будущем. Сойдитесь и слушайте, сыны Иакова, и послушайте Израиля, отца вашего! Рувен, первенец мой…» 9.1-2
Итак, за обещанием раскрыть грядущие события последовали благословения, а не предсказания. Что это значит?
Ссылаясь на Мидраш (Берешит раба 98а) Раши пишет: «Он желал раскрыть конец, но Шехина устранилась от него, и он стал говорить другое».
Итак, Иаков действительно желал заглянуть в будущее и сообщить о нем сыновьям, но вместо этого вынужден был ограничиться благословениями, т.е. своеобразными пожеланиями благого будущего.
Весьма знаменательная и символичная замена. Будущее не предвидится, не предсказывается, а творится нашими пожеланиями, усилиями и стремлениями, благословленными свыше. «Заглянуть» в будущее – это значит пожелать свершиться чему-то благому, самоотверженно вложить в это будущее свое сердце.
Пожелать удачи, «поболеть» за успех достойного предприятия - это единственный духовно подлинный и легитимный способ «предсказания будущего». Будущее сгущается, конденсируется из этого пожелания. В этом основа известного духовного принципа «итхирута дилтата» - «импульса снизу»: небеса отвечают благословением на дерзновенные начинания, зарождающиеся на земле; в нижнем временном мире зарождаются те смыслы и свершения, которые благословляются свыше. Этот принцип лежит в основе иудаизма.
Но как тогда возможно предвидение будущего, предвидение, о котором известно и из еврейской традиции, и из жизненного опыта?
Действительно, не только Всевышний, зачастую самые рядовые смертные обладают совершенно точным знанием будущих событий. Примеров тому можно привести немало. На меня лично, сильное впечатление произвел рассказ советского диссидента генерала Петра Григоренко. В своих воспоминаниях «В подполье можно встретить только крыс» он пишет: «В один из первых дней после нашего поселения на «Смоляниновой горе» к нам в комнату зашла пожилая цыганка. Говорила она, как и все украинские цыгане, по-украински, и внешне не отличалась от других цыган, но в облике ее было что-то неуловимо интеллигентное. Она сразу же обратилась ко мне: «Позолоти ручку — погадаю». Я резко отказался. Чтобы как-то загладить мою резкость, Гриша Балашов — человек внутренне мягкий — протянул руку и сказал: «Мне погадай». Она внимательно посмотрела на его руку и сказала: «Ты не тот, за кого себя выдаешь. И жизнь твоя пойдет не так, как ты наметил. Будешь летчиком, но... недолго полетаешь». Самое удивительное в этом гадании: «летчик». В начале 1924 года даже самые фантастически настроенные комсомольцы не думали об этой специальности. Стоит удивляться, что простая цыганка заговорила об этом. После Гриши она снова приступила ко мне. Я снова, еще резче, отказался. Не хватало еще комсомольцу гаданьем заниматься! Но она не отставала. К ней обратился Шура: «Мне гадай!». Она, мельком взглянув на его руку, пренебрежительно сказала: «Что тебе гадать! Живешь по-собачьи и подохнешь как собака». И снова ко мне. Ребята тоже взялись за меня. Пришлось дать руку. И вот что она мне сказала: «Долго здесь не будешь. Пойдешь учиться. Но кем захочешь стать - не станешь. Будешь военным. Служба будет успешная. Товарищи завидовать будут. Потом придут страшные времена и войны. Не убьют. Переживешь. Жить будешь долго, но старость... О-о!»
«Тогда, после гадания цыганки, шагая на следующее утро рядом со мной на работу, он (Гриша) вдруг сказал: «А ведь цыганка права, я действительно не тот, за кого себя выдаю. Я сын священника. Когда отца начали преследовать и меня выгнали из девятилетки, я уехал к дяде, учителю, в Балашов. Дядя мне достал справку, как своему сыну, будто я сын учителя. И я уехал. С этой справкой поступил на работу и в комсомол»... В Балашове создавалась авиационная школа, со временем превратившаяся в прославленное «Балашовское летное училище». Гриша поступил в него. В 1928 году окончил. За отличные успехи оставлен в постоянном составе училища — инструктором. Во время учебно-тренировочного полета отказал мотор. Одновременно что-то случилось с двойным управлением, инструктор не мог перебрать управление на себя. Добрался как-то до управления курсанта и попытался посадить самолет. Но потерпел аварию. Курсант остался жив, а инструктор умер в больнице, не приходя в сознание…. Странные чувства одолевали меня. Я не мог, просто не в состоянии был поддаваться мистике, но гадание сбывалось столь реально, что объяснить все случайным совпадением я тоже не мог» (по поводу Шуры Григоренко сообщает, что тот мертвецки напился, упал в лужу и захлебнулся в ней).
Как мы видим, цыганке было открыто будущее не только по-собачьи «предсказуемого» Шуры, но и в высшей степени «непредсказуемого», исключительного Петра Григоренко. А ведь Григоренко был исключителен дважды. Если в отношении общего числа диссидентов счет шел на сотни, то диссидентов, вышедших из номенкулатуры, можно было пересчитать по пальцам.
Как же возможно такое предвидение? Как известно, традиционное отношение иудаизма к этой проблеме выражено словами рабби Акивы: «Все предвидено, но свобода дана». Раввин Арье Каплан в следующих словах пишет о том, как это изречение преломилось в дальнейшей традиции: «Рамбам говорит, что если знание Всевышнего абсолютно, то логика обязывает нас признать, что у человека нет свободы выбора; а если у человека есть свобода выбора, то логика обязывает нас признать, что знание Всевышнего не абсолютно. Ответ Рамбама на этот вопрос таков: человеческая логика не может быть применена к сфере, включающей знание Всевышнего, но несмотря на то, что решение этого парадокса не под силу человеческому разуму, решение есть. Этот парадокс служит предметом обсуждения в любом авторитетном еврейском труде по философии иудаизма. Не все авторы определяют вопрос с той предельной четкостью, как это сделал в свое время Рамбам, но все согласны с тем, что наше непонимание природы Божественного знания будущего никоим образом не дает нам оснований утверждать, что у человека нет свободы выбора. Остроумное решение предлагает раби Моше Альмоснино (ок. 1516 — ок. 1580). Он говорит так: Всевышний является Творцом времени и потому никак им не ограничен. Поскольку Всевышний существует вне времени, Его знание будущего ничем не отличается от Его знания прошлого и настоящего. Следовательно, как Его знание прошлого и настоящего не влияет на свободу выбора человека, точно так же и Его знание будущего не влияет на нее. Другими словами, р.Альмоснино пытается показать, что всезнание Бога не связано с данной человеку свободой выбора».
В свое время я упоминал, что подобного восприятия «будущего» как чего-то уже свершившегося придерживался Шопенгауэр, а до него даже и Кант (считавший время объективно не существующим). Тем самым эти философы допускали возможность предвидения грядущих событий не только Всевышним, но даже и простой цыганкой.
Между тем данное объяснение возможности предвидения вступает в противоречие с основным подходом иудаизма, отражающимся в принципе «импульса снизу».
Сторонники теории «существующего будущего» подчеркивают, что речь в ней идет не о прогнозе, не о предвидении, ибо тогда свободы выбора не получится, а именно о знании Всевышним тех свободных поступков, которые уже нами совершены в будущем.
Но если прошлое, настоящее и будущее существуют для Него как-то сразу, то какой смысл в том, что для нас они существуют так, как существуют? Какой смысл в наличии «настоящего»? Для чего оно? Что оно может дать «вечности», чего бы та уже не имела? Однако если прошлое и настоящее ничего не могут дать будущему, то «импульс снизу» - это фикция. В этом случае получается так, что все импульсы исходят только свыше, хотя некоторые из них зачем-то имитируют исхождение снизу. Но для чего понадобилась такая имитация?
«Логика обязывает нас признать», что объяснение, предложенное р.Альмоснино, все же исключает свободу выбора и является ничем иным как фатализмом. Оно совместимо только с представлениями Магомета и Кальвина о предопределении людей к раю и аду. Во всяком случае, утверждение, что знание Всевышним будущего (так как Он уже находится в нем) еще не означает предопределения, нельзя признать убедительным. Тот, Кто создал мир, предвидя все его события, предопределил эти события.
В самом деле, согласно этой теории, предвидя все, Всевышний должен предвидеть также и все поступки еще несотворенных Им людей. Но то, что при этом знании Он все же решается их сотворить, буквально тождественно кальвинистскому предопределению одних к жизни, а других к смерти. Ведь в таком случае это знание Всевышнего о выборе (к жизни или к смерти) того или иного человека - не нейтральная вещица, в этом знании заключается вся мера Его ответственности. Зная о том, как человек поступит, еще до того, как Он его создал - создавая Его, Всевышний именно предопределяет его.
Но как все же возможно предвидение? Как возможно, что не только Всевышний, но и Его пророк и даже простая цыганка видят будущее?
По всей видимости, это возможно благодаря тому, что подавляющее число человеческих поступков действительно прогнозируемы. Однако полная прогнозируемость исключает идею свободы, разрушает идею человеческого богоподобия. Речь, таким образом, может идти не о достоверном и полноценном знании будущего, а лишь о неком пределе, к которому это знание может стремиться. Речь может идти лишь об антиномическом столкновении внешнего прогнозирования и внутренней свободы.
Я вновь повторю то суждение, которое мне однажды уже довелось высказать. В своей основе иудейская традиция парадоксально сочетает два подхода: все предопределено и свобода дана, и свобода дана и не все предопределено. Существуют ситуации, в которых даже Божественное предвидение нельзя признать абсолютным. Можно привести ряд высказываний из Св. Писания, подтверждающих это положение. Например, «вот Он и святым Своим не доверяет» (Иов 15.15.). В самом деле, недоверие Всевышнего к Своим святым синонимично Его неведению относительно их конечного выбора. Противоположное понимание требует значительного насилия над прямым смыслом этого изречения. Ведь если Он видит, что в будущем какой-то праведник остался Ему верен, то что значит Его «недоверие» к нему?
Кроме того, я усматриваю этот подход в следующих словах Авраама, обращенных к своему слуге: «положи руку твою под бедро мое. И я закляну тебя Господом, Богом небес и Богом земли, что ты не возьмешь сыну моему жены из дочерей кананейца, среди которого я живу, но в землю мою и на мою родину пойдешь, и там возьмешь жену сыну моему Ицхаку. И сказал ему раб: может быть, не захочет женщина эта идти за мною в эту страну; должен ли я возвратить сына твоего в страну, из которой ты вышел? И сказал ему Авраам: берегись, не возвращай сына моего туда. Господь, Бог небес, который взял меня из дома отца моего и из страны рождения моего, и который говорил мне, и который клялся мне, говоря: «потомству твоему отдам Я эту землю» - Он пошлет ангела Своего пред тобою, и ты возьмешь жену сыну моему оттуда. Если же не захочет женщина идти за тобою, то ты будешь чист от этой клятвы моей» (Береш 24.1-8)
В этом напутствии Авраама можно усмотреть подход прямо противоположный подходу пытающемуся примирить предопределение и свободу. Ангел – т.е. сам воплощенный Божественный план – будет сопровождать посланника, но женщина может сорвать этот план. Иными словами, Всевышний все предвидит, но праведнику дано изменить Его предвидение (соответственно, грешник в целом «вычисляется» проще). Как сказано об этом в книге Зоар (2.15а.): «Что значит написанное (2 Шмуэль 23.3): «Владеющий человеком праведник, владеющий страхом Божиим?» Святой, благословен Он, владеет человеком. А кто владеет Святым, благословен Он? Праведник. Ибо Тот принимает решение, а праведник отменяет его».
Это толкование дает нам альтернативноепонимание слов рабби Акивы: «все предвидено, но свобода дана»: Всевышним предвидено все, но сверх Его предвидения праведнику (раскаявшийся грешник относится к праведникам) дана свобода менять Его план!
Мы можем ограничиться этим прочтением и представить в качестве рабочего именно его. Однако поскольку в традиции уже существует иное прочтение, то мы можем сказать, что у изречения рабби Акивы имеется два альтернативных смысла, задающих антиномическое понимание проблемы человеческой свободы.