Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ



АРЬЕ БАРАЦ

Недельные чтения Торы
Праздники и даты


К содержанию

Недельная глава "Ваэйра"

ИСТИНА И НЕБЫЛИЦЫ («Ваэйра»)

Чудотворство и волшебство

В недельном чтении «Ваэйра» рассказывается о первых семиказнях насланных Всевышним на Египет, при этом указывается, что две первые казни смогли воспроизвести также и египетские волхвы.

Вот как описывается в Торе самое первое состязание между египетскими и еврейскими чудотворцами: «И сказал Господь Моше и Аарону, говоря: Если скажет вам Паро, говоря: «дайте о себе доказательное чудо», то ты скажешь Аарону: «возьми посох свой и брось перед Паро», и он сделается змеем. И пришел Моше и Аарон к Паро, и сделали так, как повелел Господь. И бросил Аарон посох свой перед Паро и пред рабами его, и тот сделался змеем. И призвал Паро мудрецов и чародеев, и сделали и они, волхвы Египетские, своими чарами то же. И бросили они каждый посох свой, и те сделались змеями, но посох Аарона поглотил их посохи» (7.9-11).

В целом традиционное объяснение гласит, что в отличие от чудес, совершенных Моше и Аароном, чудеса волхвов были имитационными. Иными словами, змеи, созданные египетскими волхвами, были той же природы, что червонцы и дамские туалеты на сеансе черной магии, описанном Михаилом Булгаковым в романе «Мастер и Маргарита».

Роман Булгакова, разумеется, фантастический, но в то же время трудно отрицать, что такого рода волшебства не только возможны, но и всегда практиковались.

Волшебство как создание некоторой видимости знакомо многим языческим культурам. Например, индийские факиры умеют создавать полную иллюзию того, что в небо поднимается веревка, вслед за чем юный ассистент обычно лезет по ней и скрывается из вида. После этого факир подбрасывает в небо нож, и сверху падают части тела его ассистента. Этот фокус зафиксирован многократно. Считается, что первым его продемонстрировал Будда, когда он после своего Просветления посетил свой родной город Капилавасту.

Аналогичные фокусы показывали ацтеки. Волшебники, умевшие разрубать себя на куски и вновь собираться, именовались в Мексике мотетеки. Описаны аналогичные фокусы и среди европейских магов. Так, маг 18 века Иоган Филадельфиа разрубал себя перед публикой на части, а потом вновь возникал. Аналогичные фокусы по отсечению частей собственного тела демонстрировал и легендарный доктор Фауст.

Возможность такого рода чудес иудаизм полностью признает. Так, Луцато видит в колдовстве темный запретный аналог практической каббалы, и в следующих словах поясняет, каким образом колдовство возможно: «Так же как Бог создал для человека способ достичь сияния сверхъестественным образом (используя имена Всевышнего), так было необходимо, чтобы существовала противоположность этому великому благу. А именно, чтобы мог человек также сверхъестественным образом привлечь тьму и дух нечистоты. Их суть – в привлечении посредством упоминания на известных условиях воздействий духовной нечистоты и скверны, что является наибольшим отдалением от Всевышнего. По постановлению Всевышнего им были даны имена, по которым они могут быть упомянуты. Такое упоминание повлечет от них поток духовной нечистоты на известных уровнях образом, выходящим за рамки природы… Эти действия могут быть произведены также с помощью демонов, соответственно тому, что поручено им делать, в тех особых границах, которые для них установлены. Постановил Господин, что в той мере, в какой дана им способность действовать, будут оттолкнуты перед ними ангелы природы» (2.9).

Миф и история

Однако в этой связи интересно обратить внимание также и на другую сторону «иллюзионизма» и «подлинности», а именно на их представленность в культуре в виде того, что можно было бы назвать «мифом» и «историей».

Даже неевреи признают, что иудаизм привнес в мир идею истории, противопоставив ее статическому мифу. Так Владимир Соловьев пишет: «Проходя через всю историю человечества, от самого ее начала и до наших дней (чего нельзя сказать ни об одной другой нации), еврейство представляет собой как бы ось всемирной истории».

Разумеется, можно «политкорректно» соотнести иудаизм и языческие религии как религию времени и религии космоса, между тем невозможно закрывать глаза на то, что история и миф противостоят друг другу также и в другом плане, а именно как истина и небылицы: там где нет честного исследования прошлого, где попирается «история» как академическая дисциплина, там процветает миф как слепая идеология.

В этом отношении характерно, что Писание предельно честно описывает события. Даже когда в историческую канву вплетается явное чудо, в него как-то невольно верится.

Я бы сказал так, в какой мере истинная религия знает подлинные чудеса, в такой же мере она документальна и исторична. И наоборот, в какой мере религия прибегает к волшебству, в такой же мере она опирается на миф и вместо исторической памяти имеет дело с баснями.

Для истинных ученых ТАНАХ (в отличие от Махабхараты, Авесты и т.д.) – это ценнейший исторический источник, и археология на каждом шагу подтверждает это. Для греческого мифа находка Трои – это исключение, а не правило. И насколько мы доверяем библейской генеалогии, настолько фантастической выглядит для нас «мифологическая библиотека» Аполлодора со всей ее обстоятельностью: «Ливия родила от Посейдона двух сыновей, Бела и Агенора. Бел, правивший египтянами, породил на свет тех, о которых говорилось выше» и т.д.

Фрейд пытался представить религию, всякую религию, в качестве общественного невроза. И в отношении тех религий, которые строятся не на истории, не на общественной памяти, а на «архетипе» – это вполне справедливо.

В индивидуальной жизни человек, иногда оправдывая себя, искажает действительные события, а впоследствии даже и сам начинает верить в свой вымысел. Но не менее редко это явление обнаруживается также и в сознании общественном.

В этом отношении израильские «новые историки», под видом научных исследований оскверняющие национальную еврейскую память, ничем не отличаются от ультраортодоксов, отрицающих существование динозавров и исключающих упоминание о них из своей системы образования.

Всякий человек, бывший свидетелем каких-либо событий, впоследствии может натолкнуться на то, что в общественном сознании им дается какая-либо неадекватная интерпретация, и со временем именно эта интерпретация оказывается доминантной и определяющей дальнейшую историю.

Очень часто политики видят свою задачу в том, чтобы явочным порядком менять действительность, причем это делается именно в расчете на то, что общественное сознание стремительно преобразится под воздействием этих изменений. То, что казалось немыслимым вчера, представляется само собой разумеющимся сегодня и может опять показаться абсурдным завтра.

Например, в период второй интифады Арафат стал считаться таким же препятствием на пути к миру, каким он считался в период первой интифады. Между тем на протяжении всего спектакля под названием «Норвежское соглашение» главарь ООП слыл среди значительного числа израильтян великим миротворцем или уж, по меньшей мере, прагматичным политиком.

В сущности политика – это такой же иллюзионизм, как превращение посоха в крокодила или разрубание себя на части перед лицом изумленной и перепуганной публики. Империи растут как на дрожжах, мысля себя могущественными и вечными, но рано или поздно Всевышний приводит их на суд, и они рушатся, как будто и не было их.

В этом отношении никто не может поручиться, что он чист от мифов и воспринимает действительность с исторической точки зрения. В этом мире имеется лишь один настоящий историк – Святой, да будет Он благословен, который «все дела приведет на суд, а также все сокрытое, будь то хорошее, или плохое» (Коэлет: 12.14).

Деконструктивизм

Но в то же время определенное «мифотворчество», определенный «иллюзионизм» оправданы. Они оправданы в качестве переистолкования, в качестве введения нового понимания текста.

Мудрецы издавна прибегали к этому средству. Традиционный еврейский комментарий рассматривает текст Писания с самых различных, подчас совершенно неожиданных точек зрения. Причем иногда благодаря такой неожиданной интерпретации открываются новые горизонты, зарождаются новые смыслы. В настоящем контексте речь идет в первую очередь о возможном понимании, т.е. о таком понимании, которое допускается текстом, хотя исходно его вроде бы и не предполагает.

Примеров такого рода интерпретаций можно привести множество. Вот как Гешом Шолем описывает возникновение идеи «цимцума» в лурианской каббале: «Исходное значение слова «цимцум» – «сосредоточение» или «сжатие», но на каббалистическом языке этот термин означает скорее «удаление» или «отход». Понятие «цимцум» впервые встречается в кратком, ныне совершенно забытом трактате, написанном в середине 13 века, и основывается на некоем изречении из Талмуда. Лурия, для которого трактат послужил источником, придал этой идее совершенно иной смысл, чем в Талмуде, и полагая, что ставит ее на ноги, поставил на голову. В неоднократно приводимых в Мидраше поучениях законоучителей 3 века утверждается, что Бог сосредоточил Свою Шехину, Свое Божественное Присутствие в святая святых, в обители херувимов, т.е. как бы сосредоточил и сжал всю Свою силу в одной единственной точке. Таково происхождение термина «цимцум». Но его начальный смысл совершенно противоположен смыслу, вкладываемому в него каббалистом лурианского толка, для которого «цимцум» означает не сосредоточение Бога в одном месте, но, напротив, Его удаление от некоей точки».

Впрочем не только в религии, но и в любой другой сфере многие открытия появляются как неожиданные переосмысления каких-либо предшествующих положений.

В этом отношении очень показательно замечание Льва Шестова, сделанное им в адрес Николая Бердяева: «Мы всегда сражались, кричали, он всегда упрекал меня в шестовизации авторов, о которых я говорю. Он утверждал, что ни Достоевский, ни Толстой, ни Киркегард никогда не говорили того, что я заставляю их говорить. И каждый раз я ему отвечал, что он приписывает мне слишком большую честь, и если я действительно изобрел то, что утверждаю, то я должен раздуться от тщеславия».

Итак, насколько сомнительно мифотворчество, т.е. подгонка исторических событий под априорные схемы, под идеологические шоры, настолько оправдано смыслополагание, т.е. придание возможных смыслов классическим источникам и вообще любым текстам.

И здесь следует отметить, что этот издревле используемый еврейскими мудрецами метод, именуемый в Зохаре «обновлением слов Торы», блестяще вписывается в современную философскую методологию, именуемую деконструктивизмом.

Термин «деконструкция» вслед за Хайдеггером использовал Дерида, и прежде всего именно в этом значении - в значении обнаружения множественных и нестандартных трактовок текста. Деконструкция в своем первозданном значении - это именно смыслостроительство, смыслополагание.

Учение деконструктивизма, которого мы подробнее коснемся в следующий раз, строится в первую очередь на обнаружении в тексте новых неожиданных смыслов, т.е. даже таких смыслов, которые сам автор туда вроде бы сознательно не закладывал.


К содержанию









© Netzah.org