Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ

АРЬЕ БАРАЦ

Недельные чтения Торы
Праздники и даты

К содержанию

Недельная глава "Ваэйра"

ТВОРЧЕСТВО ИЗ НИЧЕГО («Ваэйра» 5764)

Хорошее предзнаменование

В недельном чтении «Ваэйра» говорится: «И говорил так Моше сынам Израилевым, но они не послушали Моше по малодушию и по тяжести работ. И сказал Господь Моше, говоря: Войди, скажи Паро царю египетскому, чтобы он отпустил сынов Израилевых из земли своей. И говорил Моше пред Господом, сказав: вот, сыны Израилевы не слушают меня, как же послушает меня Паро? А я тяжел устами» (6.9-12)

Итак, в начальной точке исхода, в первом столкновении Божественного плана с действительностью мы обнаруживаем полную безнадежность. В успех исхода не верит никто, т.е. не только изможденный рабством народ и всемогущий Паро, но даже Моше. Тот Моше, который видит и слышит самого Всевышнего!

Далее в нашем недельном чтении говорится о семи казнях, которые Всевышний обрушил на Египет: о превращении воды в кровь, о нашествии лягушек, о нашествии мошек, о нашествие диких животных, о падеже скота, о язве и о граде. Эти казни сам Всевышний назвал «знамениями». Как сказано: «Я ожесточу сердце Паро и умножу знамения Мои и чудеса Мои в земле Египетской» (Шемот 7.3).

Однако в контексте этих великих знамений уместно было бы рассмотреть ту исходно безнадежную ситуацию, в которой находились Моше и народ Израиля. В тот момент когда Господь «увидел страдание народа Своего» и когда Моше воззвал к Нему: «вот, сыны Израилевы не слушают меня, как же послушает меня Паро? А я тяжел устами». Эту ситуацию хотелось бы рассмотреть именно в контексте «знамений», расценить ее саму как определенное «знамение».

В самом деле, мы привыкли видеть в неудачах, сопутствующих какому бы то ни было начинанию, признак его сомнительности. Лишь человек грубой духовной организации будет идти напролом и продолжать проталкивать свой план вопреки очевидным трудностям и собственным неадекватным оценкам. Для духовно чуткого человека неудача - это признак того, что не следует «ломиться». Духовный человек страшится навязывать провидению свои решения. Не получается, значит не суждено, будем скромнее. Таков общий ориентир духовных людей, сталкивающихся с трудностями на пути к поставленной цели.

Это верно, но верно лишь в той мере, в какой справедливо и обратное. Всякое по-настоящему великое начинание никогда не выглядело в своем истоке успешным, всегда - безнадежным.

Все мы помним, как десятилетиями Авраам оставался бездетным, а однажды, когда уже чудесное дитя пришло в этот мир, он вдруг получил распоряжение принести его в жертву. Но даже на пути этого немыслимого задания Авраама ожидали парадоксальные трудности.

Так, в одном Мидраше рассказывается, что сатана пытался сбить с пути Авраама, направлявшегося на гору Мориа. В какой-то момент Сатана превратился в многоводную реку и перегородил путь Аврааму и Ицхаку. Авраам ступил в реку, а когда вошел по шею, то воззвал к Всевышнему: «Владыка мира. Ты избрал меня и открылся мне, говоря: «Един Я, и ты единственный, через кого мир познает имя Мое». Повелел мне закласть сына, и я немедля пошел исполнять Твое веление. А теперь, Боже мой, спаси меня! Ибо воды дошли до души моей. Если утонем, я и сын мой, кто же исполнит слово Твое и кем провозглашено будет Единство Твое… Прикрикнул Господь на сатану, и в тот же миг высохла река».

Вместо того чтобы ухватиться за неудачу как за счастливое знамение, которое избавляет его от исполнения абсурдного повеления, Авраам продолжал «ломиться», продолжал действовать в безнадежности!

Сомнительное дело, действительно, часто начинается неудачами, но и у любого хорошего начинания в его истоке всегда все идет скверно, а порой скверно продолжается и по ходу всего предприятия (чему блестящим подтверждением служит еврейская история). Итак, в целом, плохое начало – это добрый знак для доброго дела.

Предельным выражением этого подхода является вера в то, что внешне даже полностью неудавшаяся жизнь на деле является лишь предзнаменованием блестящей вечности, как сказано: «Тому, у кого заслуг больше чем грехов, посылаются ему несчастья... Тому, у кого грехов больше, чем заслуг, посылают благополучие» (Кидушин 35б). Комментаторы поясняют: «несчастья, чтобы милость ему была оказана в грядущем мире; благополучие, чтобы выплатить ему награду в этом мире».

Действительно, мы повсеместно видим, что хотя вроде бы, по общему замыслу Творца, деяния должны получать воздаяние, между деяниями и воздаянием часто отмечается полный разлад. Истина пребывает сама по себе, успех сам по себе.

Так Виктор Франкл пишет: «И счастье, и успех - это лишь суррогаты осуществления». «Недостаток успеха никогда не означает утрату смысла…»

«Жизнь может приобрести свой окончательный смысл не только в результате смерти (например, героическая смерть), но и в самом процессе умирания. Не только пожертвовав жизнью можно придать ей смысл - жизнь может наполниться благородным смыслом даже в тот момент, когда она неожиданно разрушается…».

Человек не должен смущаться «формальными» трудностями, которые возникают на пути к достижению цели, но он должен выяснять для себя подлинность своей цели, независимо от того, насколько успешно он к ней продвигается.

Еx nihilo

Но каков смысл этого испытания? Какова ценность продолжения движения к цели при отсутствии видимых успехов? Что значит, что в мире ценностей ТАНАХа подлинно и перспективно лишь безнадежное дело?

Быть может, это соучастие в сотворении мира, который как известно, творился из ничего?

Еврейский философ Андре Неер пишет: «Сотворение "из ничего", ex nihilo (на иврите - иеш ме-аин) - это краеугольный камень, исходная позиция еврейской философии. Она опирается на первый стих Библии: В начале сотворил Бог. До творческого акта, из которого возникло Бытие, «иеш», было ничто, «аин», в строго философском смысле слова - полное небытие.

Если еврейские философы так рьяно придерживаются этого тезиса, посвящают столько страниц и томов его доказательству, то это потому, что в нем содержится вызов тогдашнему властителю дум - Аристотелю. А также вызов тому идолу, которому втайне поклонялись некоторые философы, - Платону. Короче, вызов преимущественно греческой философии, утверждающей, что материя вечна (Аристотель) или что до Сотворения существовало "нечто", некий план, некий Замысел (Платон)».

Я не могу согласиться с уверениями Неера, что идея ex nihilo зародилась в еврейском мире и им рьяно отстаивалась. С одной стороны, идею сотворения ex nihilo первыми предложили именно христиане, а с другой еврейские ученые ее как раз не очень последовательно придерживались.

Убежденным креационистом можно признать, пожалуй, лишь одного Саадию Гаона. Что же касается Рамбама, то он не видел принципиальной несовместимости учения Торы с учением происхождения мира по Платону, и склонялся к позиции креационизма в сущности по посторонним соображениям. В частности (Морэ Невухим ч.2,гл.6), он не видел существенной разницы между платоновским представлением о сотворении мира по образцу "некого плана, некого Замысла" и представлением, изложенным в следующем месте из Талмуда (Берешит Рабба 1.1): "Амон - это мастер, и Тора говорит: 'Я была орудием мастерства Господа Пресвятого'. В мире заведено: царь из плоти и крови строит дворец, причем строит его не по собственному усмотрению, а по усмотрению мастера, да и мастер строит не по собственному усмотрению, ибо у него есть свитки и тетради, чтобы знать, как делать комнаты и проходы. Так же и Господь смотрел в Тору и творил мир. Тора говорит: 'Вначале создал Бог'; начало - это не что иное, как Тора, ибо сказано: 'Господь имел меня началом пути Своего'".

И все же Андре Неэр прав, в последнем счете иудаизм чувствует, что истинному монотеизму по пути только с идеей сотворения мира из ничего. Если в недрах Всевышнего, или помимо Него существует какой-то предвечный план или хаос, то тем самым Он не является абсолютным монархом. Таким образом, последовательный монотеист обязан сказать, что Всевышний вызывает бытие мира, т.е. иное Себе бытие из небытия.

И если этому творчеству имеется какая-то аналогия в нашей человеческой жизни, то это именно продолжение жизни в безнадежной ситуации.

Смысл должен предшествовать успеху, а не опираться на успех, и не иметь успех в виду. И только родившийся в таких условиях успех обладает силой.

Не так давно мне уже приводилось вспоминать сказку о двух лягушках, угодивших в крынку со сметаной. Одна лягушка сочла ситуацию безнадежной и утонула. Вторая же продолжала бессмысленно двигать лапками. В конце концов она сбила сметану в масло и выпрыгнула.

Если борьба за безнадежное дело не прекращается, то бывает (т.е. бывает иногда уже в этом мире), что смысл сбивается, сгущается в успех.

В этом продолжении действия (просто жизни) в условиях безнадежности и усматривается человеческое богоподобие. Человек оказывается подобен Всевышнему в главном - в сотворении из ничего.

Миф о Сизифе

Говоря об этой проблеме, невозможно ничего не сказать о секулярном опыте безнадежности, который обычно характеризуется роковой беспросветностью. Лев Шестов в статье «Творчество из ничего», посвященной Чехову, пишет: «Чехов был певцом безнадежности. Упорно, уныло, однообразно в течение всей своей почти 25-летней литературной деятельности Чехов только одно и делал: тем или иным способом убивал человеческие надежды».

Далее (рассматривая главным образом рассказ «Скучная история») Шестов пишет: «Нормальный человек, если он даже метафизик самого крайнего заоблачного толка, всегда пригоняет свои теории к нуждам минуты, он разрушает лишь затем, чтобы потом вновь строить из прежнего материала. Оттого у него никогда не бывает недостатка в материале. Покорный основному человеческому закону, уже давно отмеченному и сформулированному мудрецами, он ограничивается и довольствуется скромной ролью искателя форм. Из железа, которое он находит в природе готовым, он выковывает меч или плуг, корье или серп. Мысль творить из ничего едва ли даже приходит ему в голову. Чеховские же герои, люди ненормальные по преимуществу, поставлены в противоестественную, а потому страшную, необходимость творить из ничего. Перед ними всегда безнадежность, безысходность, абсолютная невозможность какого бы то ни было дела. А между тем они живут, не умирают…».

Стоит ли упоминать, что этим творчеством, т.е. созиданием смыслов, не опирающихся на традиционные исторические образцы, занимаются не только чеховские герои, но вообще вся экзистенциальная философия.

Кто-то скажет, что та безнадежность, перед которой стоит экзистенциалист, глубже той безнадежности, перед которой когда-либо стоял какой-либо муж веры, ибо стояние перед Ним столь значимо, что все прочие «надежности» буквально теряют свои очертания. Бог верующих может молчать, но Он хранится в их памяти как непреложная данность. А это немало. Так, человек может быть разлучен со своими близкими, но память о них и стремление вновь с ними встретиться вдохновляют его переносить испытания.

Это как два понятия «нуля» в программировании. «Ноль» как отсутствие какого-либо числа, отсутствие чего-либо определенного, и «ноль» как отсутствие как таковое.

Все это верно. И все же важно понимать, что ни у какого атеистического экзистенциалиста (о религиозном экзистенциализме я уже не говорю) «понятие» Бога никогда не было вычищено до такой степени, чтобы совершенно исчезнуть из сознания. Наоборот, «понятие» Бога обязательно присутствует в любом экзистенциальном поиске. «Молчание исчезнувшего Бога», о котором заговорили экзистенциалисты, по своей интенсивности мало чем отличается от издревле известного иудаизму «сокрытия Божественного лица».

Кто знает, может быть, тысячи атеистических экзистенциалистов последних полутора столетий прожили свои безнадежные жизни не только потому, что черпали силы в своем сверхприродном достоинстве, но так же и просто потому, что в их душе существовало понятие «Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова», вынесенное как из простого чтения текста ТАНАХа, так и из общего знакомства с философскими и теологическими представлениями.

При всем своем старании я никогда не мог до конца поверить Камю, что его Сизиф соглашается толкать свой камень без Бога, что в своем отчаянном подвиге он Его не подразумевает. Абсолютно атеистический Сизиф Альбера Камю немного мифичен. В названии самой этой работы Камю скрывается уже определенная двусмысленность.

«Творчество из ничего! Не выходит ли эта задача за пределы человеческих сил, человеческих прав?» - вопрошает Шестов в своей статье, посвященной Чехову. Наверное, действительно, выходит. Наверное творчество из ничего - это все же всегда сотворчество.

К содержанию

© Netzah.org