Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ |
В недельной главе «Трума», посвященной главным образом храмовой утвари, среди прочего говорится также и о храмовом светильнике, о семисвечии: «И сделай светильник из золота чистого; чеканный да сделан будет светильник; бедро его и стебель его, чашечки его, завязи его и цветы его должны быть из него. И шесть ветвей (должны) выходить из боков его: три ветви светильника из одного бока его, и три ветви светильника из другого бока его. Три чашечки миндале-образные на одной ветви, завязь и цветок; и три чашечки миндалеобразные на другой ветви, завязь и цветок. Так на шести ветвях, выходящих из светильника. А на (самом) светильнике четыре чашечки миндалеобразные, завязи его и цветки его. Завязь под двумя ветвями его и (еще) завязь под двумя ветвями его, и (еще) завязь под двумя ветвями его, у шести ветвей, выходящих из светильника. Завязи их и ветви их должны быть из него же, весь он одной чеканки, из чистого золота. И сделай семь лампад его, и зажжет он лампады его, чтобы он освещал лицевую сторону свою. И щипцы к нему, и совки к нему из чистого золота. Из таланта золота чистого пусть сделают его со всеми этими принадлежностями. Смотри же, и сделай их по образцу, какой тебе показан на горе». (25.31-40)
Как мы видим, Тора не ограничивается сообщением о том, что светильник был создан в соответствии с образом, «показанным на горе», но подробно описывает его детали, так чтобы и через века у нас имелась возможность не только ясно представить себе как «все это выглядело», но чтобы имелась также и полная возможность в нужный момент восстановить эту неотъемлемую деталь храмового культа.
Между тем вполне уместно поразмышлять и о самом «образце, который был показан на горе», то есть о той идее семисвечия, которая в приведенном выше описании Торы прилагается. Дело в том, что описание это позволяет себя формализовать и некоторым неожиданным способом проникнуть в «образ».
Праздник Хануки, как известно, связан с тем, что оливкового масла для Семисвечия, которого доставало только на семь дней, хватило на восемь – то есть на то число дней, которое необходимо для прохождения ритуального очищения. Светильник - Ханукия, который используют на этот праздник в память о чуде, имеет гнезда для девяти свечей (девятая свеча служебная), но в то же время прообразом Ханукии служит именно Семисвечие. Это с одной стороны. С другой стороны, время Хануки характеризуется еще и тем, что в него в Храм приносились первые плоды оливкового дерева.
Часто письменная Тора символизируется водой, Устная Тора - оливковым маслом. Устную Тору можно сравнить также с водой, но только застывшей, так как она «застыла», будучи в свое время записанной. Кроме того, сезон принесения в Храм плодов оливкового дерева совпадает с первым снегом, то есть тоже с застывшей водой, кристаллы которой (снег) имеют вид щита Давида, «маген-Давида».
Это открытие принадлежит Иоганну Кеплеру. В одном своем полушуточном сочинении «Новогодний подарок, или о шестиугольных снежинках» Кеплер пишет следующее: «Я обращу свои помыслы к царственному псалмопевцу, который, воздавая Богу хвалу, упоминает о снеге, падающем как пух (147.16). Если я не ошибаюсь, то здесь речь идет о моих снежинках с пушистыми лучами. Вероятно, однажды, когда он сидел усталый или стоял, опершись на пастушеский посох, и охранял свое стадо, ему довелось увидеть, как эти маленькие звездочки падают на овечью шерсть и пристают к ней, и это запомнилось ему.
Но шутки в сторону - займемся делом. Поскольку всякий раз, когда начинает идти снег, первые снежинки имеют форму шестиугольной звезды, то на то должна быть определенная причина. Ибо если это случайность, то почему не бывает пятиугольных или семиугольных снежинок, почему всегда падают шестиугольные, если только они от соударений не утрачивают форму, не слипаются во множество, а падают редко и порознь?
Плоскость можно покрыть без зазора лишь следующими фигурами: равносторонними треугольниками, квадратами и правильными шестиугольниками. Среди этих фигур правильный шестиугольник покрывает наибольшую площадь. Пчелы же стремятся строить как можно более вместительные соты, чтобы запасти побольше меда».
Итак, Кеплер не только обратил внимание на то, что «кристаллы воды» имеют форму правильных шестиугольников, но узнал в них еврейский «Щит Давида» и даже подыскал своему открытию соответствующее обоснование в Танахе («асмахту»).
Считается, что символика «щита Давида» достаточно древняя. Первое его изображение датируют VII в. до н. э. И все же в древности этот символ никогда не использовался в качестве собственно иудейского символа, в лучшем случае лишь как орнамент (например, в здании синагоги в Кфар Нахум). Не упоминается «щит Давида» и в Талмуде. Этот символ появляется в раннем средневековье, но по-настоящему распространяется лишь в позднем.
Связь Семисвечия с Щитом Давида я когда-то выразил таким образом: чем дальше мы уходим от традиции Устной, чем больше приводим ее к традиции «Письменной», чем больше «кристаллизуем Тору», то и тем больше чувствуем своим символом именно «щит Давида», а не «Семисвечие» (которое все же остается нашим вторым символом).
Между тем приведенное в нашем недельном чтении описание Семисвечия намекает еще на одну его связь с шестиугольником. Мы читаем: «Шесть ветвей должны выходить из боков его» ( 25.32.)
Это описание возможно формализовать не единственным способом, между тем первым само собой напрашивающимся образом явится образ шести лучей - три из одного бока и три из другого бока.
Причем, если отнестись к этому описанию не только как к словесному чертежу, но как к описанию логическому, позволяющему себя стилизовать и интерпретировать графически, то мы вправе представить «шесть ветвей» как шесть лучей Маген Давида.
При этом вполне правомочно представить семисвечие лежащим в разных плоскостях. То есть представить в одной плоскости шесть лучей Щита Давида и уходящий в иное измерение седьмой центральный луч.
Схожим образом группировались станы колен Израилевых. В центре находилось колено Леви, а вокруг, в соответствии с четырьмя сторонами света, стояли четыре стана, в каждое из которых входило по три колена.
Понятно, что четыре лагеря, разделенных внутри себя на три, не составляет труда графически изобразить в виде шестиконечной звезды.
Но тогда связь двух основных символов Израиля – Семисвечия и Маген Давида - приобретает дополнительный смысл: семисвечие – это Маген-Давид, получивший дополнительное измерение. Как суббота является дополнительным измерением по отношению к шести дням недели (шести дням творения), так и центральное гнездо семисвечия оказывается дополнительным измерением по отношению к Маген-Давиду.
Действительно, неделя – это шестидневный цикл, седьмой день – день покоя - как бы вырван из общего ряда. Его включают в общий счет как бы поневоле. Тем самым оба числа - и шесть и семь - в равной мере являются числами недели, в равной мере характеризуют ее.
То же и Маген Давид с Семисвечием – это два перемежающихся символа Израиля. Один, Маген Давид, символ более светский, и другой, Семисвечие – символ более священный. Маген-Давид – это как бы уплощенное, «застывшее» Семисвечие, а Семисвечие – получивший дополнительное измерение Маген-Давид.
Понятно, что форма стана сынов Израилевых, в центре которого находилось священническое колено Леви (при некоторых обстоятельствах идущее, а при не которых - не идущее в счет), отображает ту же логику.
Таким образом можно сказать, что в недельном чтении «Трума» само Писание начертило некую схему связи Щиты Давида с Семисвечием.