Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ |
Третья книга Торы начинается словами: «И воззвал ("ваикра") к Моше, и сказал Господь к нему из шатра соборного». Раши в следующих словах комментирует такое начало: «Всем последующим обращениям: "говорил", "сказал", "повелел" предшествовало "воззвал". Это выражает благосклонность, и является обращением, каким пользуются ангелы-служители, как сказано: "И воззвал один к другому... " (Йешайя 6:3). Однако в противоположность этому пророкам из народов мира Он явил себя (иным) выражением, указывающим на случайный характер и присутствие нечистоты, как сказано: "И встретился («ваикар») Бог Биламу" (Бемидбар 23,4) (???? от корня ???, случаться, связано со словом "случай", одним из значений которого является "нечистота", как сказано в книге Дварим 23,11: "нечист от случая ночного").
Между тем это сопоставление пасука «И воззвал («ваикра») к Моше» с пасуком «И встретился («ваикар») Бог Биламу» имеет дополнительный смысл, проливающий свет на то обстоятельства, что слово «Ваикра» завершает маленькая буква «алеф». Существует толкование, согласно которому размер этой буквы был обусловлен скромностью Моше, о котором Писание говорит, что он «был кротчайший из всех людей которые на земле» (Бемидбар12:3). По утверждению Роша, когда Моше узнал, что Всевышний, для того чтобы отличить его от Билама, хочет написать в связи с ним «ваикра», а не «ваикар», он записал букву «алеф» уменьшенного размера.
В этом пункте «кротчайший» Моше был как раз прямой противоположностью «нечестивца» Билама. Как сказано: "Тот, кто обладает тремя качествами считается учеником Авраама – доброжелательностью, смиренномудрием и поникшим духом. А зависть, высокомерие и алчность являются качествами присущими ученикам нечестивца Билама" ("Перкей Авот" 5:20). Смирение и скромность являются основой личности, основой Богоподобия. В самом деле, согласно каббале первым творческим действием Всевышнего явилось сокращение («цимцум»). Миротворению предшествовало самоумаление Всевышнего, и не удивительно, что именно смирение и скромность признаются самым главным условием духовного возрастания. Как пишет раби Нахман из Бреслава: «Не существует человека, который бы мог удостоиться Торы иначе как через смирение. Ибо надлежит приуменьшить себя и перед более великим и перед равным и перед меньшим, даже если он самый незначительный. Надлежит занижать свой уровень и так удерживать» («Лекутей эцот» «Гаава ваанава»). Аналогичные высказывания неоднократно встречаются в Талмуде: "Оскорбляемые, но не оскорбляющие, слышат поношения, но не отвечают, делают все с любовью и радуются страданиям своим, - о них в Писании сказано (Шофтим 5:31): А любящие Его – как солнце, восходящее во всей силе" (Шаббат 88.б).
Наконец, очень показательным в этом отношении является уподобление Торы воде. Тора сравнивается традицией с водой среди прочего также и потому, что сходя с самих небес, она собирается в самых смиренных и приниженных душах. Как вода собирается на самом дне ущелий, так слова Торы собираются "на дне" человечества.
Общечеловеческая тенденция сводить многое к чему-то общему, в пределе единственному, не обошла стороной евреев. Так в Талмуде сказано: «Шестьсот тринадцать заповедей даны Израилю, пришел Хавакук и свел их к одной, как написано: «А праведник верой своей будет жить» (Макот 24а). Гилеля не смутила просьба инородца обучить его Торе, пока он устоит на одной ноге, и он ответил: «не делай другому того, что ненавистно тебе» (Авот де Рабби Натан,15:2).
Помимо «добрых дел», «веры», «воли», «любви», к которым, как правило, сводят все прочие духовные ценности, имеется еще одна, по сути предшествующая им всем, и это - смирение. В конечно счете все упирается в эту прото-добродетель. В самом деле, ведь даже внешне добрые дела и внешне правильная вера ничего не значат, если человек одержим гордыней. Человеку, лишенному смирения, так же бессмысленно духовно продвигаться вперед, как бессмысленно атакующей армии продолжать наступление, если позади себя она оставляет крупные вражеские анклавы. Такое «успешное наступление» может обернуться для нее окружением и полным разгромом.
При этом важно отметить, что как бы в тон своей собственной духовной природе, смирение само… очень смиренно. Раби Микоцк отмечал, что если все для своего достижения требует намерения, то смирение как раз намерения… должно быть лишено. Намерение достичь смирения перерождает смирение в гордыню. Так человек, желающий добиться тишины, только увеличивает шум, когда начинает орать: «не кричите!»
Являясь основой всех духовных начинаний, смирение не ищет для себя обоснований, оно выделяется своей исконной суверенностью, своим «нулевым» местом и характером. Смирение выглядит тем начальным началом, которое задает основу личности. В самом деле, человеку заповедано не только совершать различные действия, но и испытывать внутренние чувства. Так, ему заповедано «любить» (Ваикр 19:18), ему заповедано «не желать» (Шмот 20:17), ему заповедано «бояться» (Ваикра 19:14) и даже «не бояться» (Двар 1:17). Но если человеку можно приказать любить или не бояться, то вроде бы ему вполне можно было бы повелеть также и быть смиренным? Между тем заповеди смирения не существует!
Как это следует понимать? Как может быть условие всех прочих достоинств не упомянуто среди заповедей? По-видимому, к необходимости смирения человек призван прийти сам, по-видимому, смирение само должно пробудиться в нем: источник жизни - суверенен. «Спросили маггида из Злочова: «В Торе говорится обо всех заповедях. Но о смирении, которое достойнее всех заповедей, вместе взятых, там не сказано как о заповеди. Все, что мы читаем в Торе о смирении, это слова в похвалу Моше, в которых говорится о том, что он был смиреннее всех остальных людей. Каков смысл такого умолчания о смирении?» (12:3)
Равви ответил: «Если бы человек смирял себя ради исполнения заповеди, он никогда не смог достичь истинного смирения. Думать о смирении как о заповеди – значит, идти на поводу у Сатаны. Ибо Сатана делает сердце человека надменным, чтобы оно говорило ему, что он книжник, что он праведник, что он благочестивый, что он наставник благочестия и что ему следует считать себя лучше всех остальных людей: так человек может сделаться гордым и нечестивым, хотя заповедь будет говорить ему, что он должен быть смиренным, и считать себя выше других. Так что человек, считающий смирение заповедью, только увеличивает гордыню, когда пытается эту заповедь соблюдать» 142
Как нельзя предписать «мидат хасидут» - то есть превратить в закон то, что по самой своей сути находится «между строк закона», так же нельзя предписать смирение, одновременно не превратив его в свою противоположность.
В отношении смирения евреи находятся в таком же положении, что и народы, которым вообще не даны никакие предписывающие заповеди, но которые до всего призваны доходить самостоятельно, опираясь на устоявшиеся общественные отношения и живое нравственное чувство.
«Тот, кто выполнил заповедь по обязанности, сделал больше того, кто выполнил ее не будучи обязан», - учит Талмуд. Но тем самым, смиряясь, еврей не становится смиреннее смиренного инородца. Всевышний окружил Израиль Своими заповедями, Он освящает его, Он отделяет его этими заповедями от всего человечества, превращая его в верного хранителя Своей тайны и Своего присутствия. Но при этом Он оставляет на нем родовое пятно всего человечества. В «главном», в смирении Он не делает между людьми никаких отличий, благочестивые евреи и праведники народов мира смиренно идут навстречу друг другу и образуют, как говорится в молитве Новолетия и Йом-Кипура, «единый союз» («агуда эхат»).