Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ

АРЬЕ БАРАЦ

Недельные чтения Торы
Праздники и даты

К содержанию

Недельная глава "Шмини"

РЕЛИГИЯ И ФИЛОСОФИЯ («Шмини» 5768 - 27.03.2008)

Иудаизм имеет вполне традиционные основания, которые позволяют ему без задней мысли и зависти усматривать праведность и причастность истине во многих, если вообще не во всех представительных религиях. Иудаизм своеобразен именно тем, что он исходно плюралистичен; тем, что он не стремится сталкивать религиозные общины по принципу их "спасительности" и "гибельности". Рав Авраам Ицхак Кук пишет: "Относительно других вер… я считаю, что в задачи Израиля вовсе не входит вредить им и разрушать их, подобно тому как мы не намереваемся нарушать законов, установленных в мире народами, но призваны лишь улучшать и возвышать их. В особенности это касается тех вер, которые присоединились к источнику Израиля".

Гений философии

В недельной главе "Шмини" описывается первое храмовое Богослужение, в ходе которого: "явилась слава Господня всему народу" (9:23).

Не так давно обращаясь к теме славы Господней, я привел следующую мишну "Хагига": "Всякий, кто не дорожит славой Владыки, лучше бы ему было не являться на свет" – и соответствующий комментарий Рамбама: "Это означает, что для него – не быть среди людей и принадлежать другому виду живых существ было бы лучшим существованием, чем существование в качестве человека, который стремится познать вещь не подобающим для этого путем, и не в соответствии с ее природой…", и далее: "под этими словами подразумевается тот, кто не дорожит своим разумом, ведь разум и есть слава Господа. И поскольку он не осознает величия этой вещи, дарованной ему, то оказавшись беззащитным перед своими влечениями, он становится подобным животному".

С Рамбамом трудно не согласиться: человек лишь тогда человек, когда он мыслит. И галактики есть, и камни есть, и звери есть, и люди есть. Но быть в таком же только смысле, в каком есть галактики, человеку явно недостаточно, ему мало физически наличествовать, для него существенно "отражать" в сознании свое бытие. Только тогда он по-настоящему есть. "Мыслю" для человека – это и есть "существую". Ценность, если угодно, "слава" бытия усматривается не столько в самом его наличии, сколько в осознании этого наличия. Как сказал рави Акива: "Любим человек тем, что создан по образу Божию, и дополнительно любим тем, что знает, что создан по образу Божию» (Перкей авот 3.18)

Но отражать в сознании собственное бытие, то есть самоидентифицироваться, на деле означает непрерывно сравнивать. Как физическое зрение постоянно сканирует окружающее, а застывший глаз ничего не видит, так же и ум: он меркнет, если не сравнивает. Разум – это способность соотнесения, способность сопоставления.

Это базисное свойство человека в своем предельном виде проявляется в философии. Причем некоторые "сопоставления" философов нередко буквально шокируют людей. Неудивительно, что философия имеет своих мучеников. Первый из них, Сократ, был отравлен согражданами, эта же участь угрожала Аристотелю, бежавшему из Афин, а некто Зоил и вовсе был распят (за свою рационалистическую критику Гомера).

В лучших своих проявлениях философия являлась подвигом и несла людям утешение, сродное с тем утешением, которое несет религия (вспомним "Утешение философией" Боэция). Иными словами, философия определенным образом причастна моральной "славе", и ее путь может сближаться с путем религии.

Между тем философия – это все же не религия. И любящая все сравнивать философия уже давно выяснила для себя, в чем состоит разница между ней и религией. Если начало философии – удивление, то начало религии – это благоговение, восхищение и трепет.

Религия утверждает, что для того чтобы быть человеком, недостаточно лишь последовательно и грамотно "сравнивать" и "отражать". Для того чтобы быть человеком, прежде всего необходимо благоговеть, необходимо замечать, в присутствии Кого ты постоянно находишься. Однако для того чтобы испытывать это благоговение, человеку опять же необходимо уметь отражать, уметь сопоставлять. Чтобы в этом убедиться, достаточно привести небольшой, но всем хорошо знакомый пример - религиозную нетерпимость.

Поругание Имени

Лев Толстой (представляющий собой в данном контексте пример скорее именно гонимого мыслителя, нежели гонимого верующего) в следующих обидных словах сравнил эту общую для всех религий склонность признавать лишь свою правоту: "Я сближался с верующими разных исповеданий: католиками, протестантами, старообрядцами, молоканами и др. И много я встречал из них людей нравственно высоких и истинно верующих. Я желал быть братом этих людей. И что же? То учение, которое обещало мне соединить всех единою верою и любовью, это самое учение в лице своих лучших представителей сказало мне, что это все люди, находящиеся во лжи, что то, что дает им силу жизни, есть искушение дьявола и что мы одни в обладании единой возможной истины. И я увидал, что всех, не исповедующих одинаково с нами веру, православные считают еретиками, точь-в-точь так же, как католики и другие считают православие еретичеством….. Говоришь себе: да не может же быть… Что-нибудь тут есть. Есть какое-нибудь объяснение, - и я думал, что есть, и отыскивал это объяснение, и читал все, что мог, по этому предмету, и советовался со всеми, с кем мог. И не получал никакого объяснения, кроме того же самого, по которому сумские гусары считают, что первый полк в мире Сумский гусарский, а желтые уланы считают, что первый полк в мире - это желтые уланы. Духовные лица всех разных исповеданий, лучшие представители из них, ничего не сказали мне, как только то, что они верят, что они в истине, а те в заблуждении"

Конфессиональная рознь предполагает какую-то неправдоподобную способность уклоняться не то что от "интеллектуальной честности", но вообще от элементарного мыслительного процесса. В диалоге "Гиппий большой" Сократ задает свой знаменитый вопрос: что такое прекрасное? Кто-то ему отвечает, что это прекрасная девица, кто-то, что прекрасная лошадь. Но Сократа интересует другое, он спрашивает что такое "прекрасное само по себе", то прекрасное, которое опознается и в девице, и в лошади?

Человека влечет истина сама по себе и праведность сама по себе. Человек оказывается (удерживается) в той или иной конфессии, потому что видит праведность в ее приверженцах. Однако если при этом он категорически отказывается признавать наличие этой праведности у людей других вер, он производит более чем странное впечатление. Это как если бы один человек видел прекрасное только в прекрасных цветах, второй только в прекрасных девушках, третий только в прекрасных рыбах и пр.

Праведность, как и красота – это то, что опознается само по себе и влечет богобоязненные души в ту или иную конфессию (как кто-то разводит рыб, а кто-то сажает цветы), но при этом немыслимо, чтобы эта праведность перестала бы узнаваться в представителях других вер. Когда человек согласен отмечать признаки праведности только у лиц определенной конфессии, речь вне всякого сомнения идет об идеологии. Оскорбление человеческого разума, каковым является запрет сравнения и сопоставления – это не защита религии, а осквернение Божественного имени. Мне остается только отметить, что иудаизм оригинален и силен как раз тем, что способен своими традиционными средствами вписаться в тот мир философско-демократических соображений, которые я только что представил.

Иудаизм имеет вполне традиционные основания, которые позволяют ему без задней мысли и зависти усматривать праведность и причастность истине во многих, если вообще не во всех представительных религиях.

Характерно, что в своем перечне нетерпимых вер Толстой не указывает иудаизм. Скорее всего, это случайность. Во всяком случае по моим наблюдениям многие религиозные евреи так же страшатся мысли, как и многочисленные православные, исламисты и другие "истового верующие" сыны Адама. Не так давно мне довелось слышать выступление рава Йоава Малхи, который доказывал пагубность свободного исследования ("махшева мешутетет"). По его мнению, мыслить хорошо в пределах заданной учителем темы, но что сверх того – то пагубно для души. Более всего меня поразило, как один слушатель, прекрасно понявший задание, в простоте сердца спросил: как же выйти из этого "мыслительного цикла" ("маагалль хамахшева"), - то есть попросту, как перестать думать?

Рав ответа не дал. Сказал лишь, что вопрос показывает, что его слушатель находится на верном пути. Поистине евреи – люди, и ничто человеческое им не чуждо. Но все же беспристрастный анализ показывает, что в целом иудаизм своеобразен именно тем, что он исходно плюралистичен; тем, что он не стремится сталкивать религиозные общины по принципу их "спасительности" и "гибельности". В Талмуде провозглашается, что среди всех народов есть праведники, имеющие удел в мире грядущем. Рав Авраам Ицхак Кук пишет: "Относительно других вер… я считаю, что в задачи Израиля вовсе не входит вредить им и разрушать их, подобно тому как мы не намереваемся нарушать законов, установленных в мире народами, но призваны лишь улучшать и возвышать их. В особенности это касается тех вер, которые присоединились к источнику Израиля", далее рав Кук пишет о примирении Иакова и Эсава (Игерет 113).

В вопросах истины иудаизм традиционно не различает между "своими" и "чужими". Так по мнению раби Моше Хаима Луцато, разделенность на Израиль и народы сохранится также и в мире Грядущем (Дерех Хашем (часть 2 гл 4.7), однако она будет носить не сущностный характер, а такой же функциональный, который она носит в мире этом. Избавляется все объединенное человечество, а не отдельно Израиль. Так Луцато пишет: "Поскольку человеческий род был создан с добрым начало и злым началом и свободой выбора, то не исключена возможность того, что какие-то индивидуумы будут хорошими, а какие-то плохими. И в конце концов, плохие должны быть отвергнуты, а хорошие собраны вместе, и будет сделана из них одна общность, которой предназначен мир Грядущий и постигаемое в нем истинное благо" (Часть 2 гл.2.2).

К содержанию

© Netzah.org