Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ



АРЬЕ БАРАЦ

Недельные чтения Торы
Праздники и даты


К содержанию

Недельная глава "Мецора"

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ОТВЕТ («Мецора» 5768 - 10.04.2008)

Роман Цыпкина - это не "злословие", это полный самоуважения литературный ответ одному из невольных предтеч окончательного решения еврейского вопроса. Это морально оправданная проекция отношения Достоевского к евреям на его семейную жизнь. В чем-то Достоевский все же именно таков, каким он представлен на страницах "Лета в Бадене". Цыпкин показал, какой была бы личная жизнь Достоевского, если бы он был в ней столь же последовательно некритичным, каким позволял себе оставаться в «еврейском вопросе».

"Лето в Бадене"

В недельной главе "Мецора" также как и в предшествующей ей главе "Тазриа" излагаются законы, связанные с прокаженными, и соответственно, вполне уместно продолжить начатую в прошлый раз тему злословия.

В предыдущей статье я писал об антисемитизме, как быть может о самом грубом случае злословия, и привел выдержки из творчества Достоевского, представляющего еврейство опаснейшим всемирным паразитом. Между тем существует одна очень яркая и во многих отношениях примечательная книга, которая представляет собой на вид вроде бы явное "злословие" в адрес самого Достоевского. Я имею в виду роман "Лето в Бадене" Леонида Цыпкина - еврея-отказника, умершего в 1982 году в Москве через неделю после публикации первого отрывка своего произведения на страницах нью-йоркской "Новой газеты". На рубеже тысячелетий эта книга стала на Западе бестселлером: "Затерянный шедевр", "самое неизвестное гениальное произведение, напечатанное в Америке за последние 50 лет", "грандиозная веха русской литературы ХХ-го века". Таковы лишь несколько откликов на этот роман (впоследствии изданный по-русски с сокращениями в журнале "22" в 1986-87 годах, и в 2003 году в Москве расширенным тиражом).

"Недоброжелательность" к Достоевскому сквозит уже в первых строках романа, когда садясь в поезд Москва-Ленинград, везущий Цыпкина в его литературоведческую экспедицию, автор разглядывает основной свой источник - "Дневник" жены писателя: "На фотографии, вклеенной в "Дневник", у Анны Григорьевны, тогда еще совсем молодой, было лицо не то фанатички, не то святоши, с тяжеловатым взглядом исподлобья. А Федя уже был в летах, небольшого роста, коротконогий, так что, казалось, если он встанет со стула, на котором он сидел, то окажется лишь немного выше ростом, с лицом русского простолюдина, и по всему было видно, что он любил фотографироваться и усердно молиться".

Гротеск столь велик, что порой возникает соблазн отнести "Лето в Бадене" к серии анекдотов о великих русских писателях, основанной Хармсом ("Пушкин любил кидаться камнями. Как увидит камни, так и начинает ими кидаться. Иногда так разойдется, что стоит весь красный, руками машет, камнями кидается, просто ужас!"). В 70-х – 80-х годах такого рода "литературные" анекдоты были весьма популярны, и трудно отделаться от ощущения, что "Лето в Бадене" - одно из произведений этого жанра: скандальные сцены истязания 44-летним невротиком невинной и прямодушной 20-летней женщины нанизываются в этом произведении одна на другую вперемешку с описанием разорительных визитов классика в игорные дома. Вот лишь одна характерная сцена из супружеской жизни четы Достоевских, как представляет ее Цыпкин: "Иногда она притворялась, что не спит, и он знал, что она спала – уже по одному звука ее голоса – неужели нельзя было посидеть вот эти вечерние полчаса рядом с ним, когда ему так хорошо думалось, посидеть возле его стола? – она обязательно уходила в другую комнату, и он наверняка знал, что она спала, но когда он входил к ней и начинал трясти ее за плечи, чтобы она проснулась, она начинала уверять его, что не спала, хотя глаза ее еще слипались, и эта явная ложь больше всего бесила его – она просто не хотела сидеть с ним, зато как она оживленно беседовала с мадам Zimmermann, этой пустоголовой и болтливой немкой, о разных кружевах и прочих пустяках – однажды, после того как он ее в очередной раз уличил, что она спала, а она, как всегда, притворялась, что не спит, она все-таки пришла к нему в кабинет и села рядом с его письменным столом – он не смотрел на нее, но чувствовал, что глаза ее слипаются, и она преодолевает себя – ему не нужно было ее одолжений – … - мысль его то и дело сбивалась на что-то постороннее, и ему казалось, что этим посторонним была она, сидевшая с ним не по своей воле, а по принуждению, и тогда, вскочив со стула, он закричал ей, что она сидит с ним из мщения, специально чтобы досадить ему, и чем более понимал он абсурдность этого обвинения, тем запальчивее кричал – пусть все слышат это".

Между тем в отличие от заведомо вздорных анекдотов Хармса зарисовки Цыпкина имеют документальную основу. Как я уже сказал, автор опирается прежде всего на "Дневник" жены писателя Анны Григорьевны, который она вела в первый год после замужества. Дневник этот – весьма интимный, и не предназначался (в отличие от "Воспоминаний" Анны Григорьевны) для посторонних глаз. Запись велась стенографическим шифром, и даже Достоевский не знал, о чем пишет его жена (дневники были расшифрованы только в 1964 году). Итак, перед нами вроде бы честное и основательное исследование. Однако с другой стороны тот, кто читал и сами "Дневники", и "Воспоминания" Анны Григорьевны ясно видит, что исследование Цыпкина отнюдь не добросовестное. При всех нервических выходках Достоевского, его супружеская жизнь была на редкость счастливой. Нет сомнения в том, что счастливой он сделал и свою жену.

Что же побудило автора воспользоваться интимными, не предназначавшимися для публикации документами для того, чтобы поиздеваться над классиком? Зачем это очернительство, этот шарж?

Что побудило Цыпкина так жестоко насмехаться над русским классиком, и в сущности карикатурно исказить и утрировать его образ? Здорово, но зачем? – удивлялся я, читая "Лето в Бадене". Ответ почти в явном виде я обнаружил на одной из страниц романа. Цыпкин пишет: "Наконец я натолкнулся на статью, специально посвященную евреям, она так и называлась: "Еврейский вопрос", - я даже не удивился, обнаружив ее, потому что должен же он был в каком-то одном месте сосредоточить всех жидов, жидков, жиденят и жиденышей, которыми он так щедро пересыпал страницы своих романов – то в виде фиглярствующего и визжащего от страха Лямшина из "Бесов", то в виде заносчивого и в то же время, трусливого Исая Фомича из "Записок из мертвого дома"…, то в виде пожарного из "Преступления и наказания" с "вековечной брюзгливой скорбью, которая так кисло отпечаталась на всех без исключения лицах еврейского племени", то в виде жида, распявшего христианского ребенка, у которого он потом отрезал пальцы… (рассказ Лизы Хохлоковой из "Братьев Карамазовых"), чаще же всего в виде безымянных ростовщиков, торгашей или мелких жуликов, которые даже не выводятся, а просто именуются жидками… - ничего удивительного не было, что автор этих романов где-то в конце концов высказался на эту тему, представив наконец свою теорию,… - я читал с бьющимся сердцем, надеясь найти хоть какой-нибудь просвет в этих рассуждениях, которые можно было услышать от любого черносотенца, хоть какой-нибудь поворот в иную сторону, хоть какую-нибудь попытку посмотреть на всю проблему новым взглядом, - … и мне казалось до неправдоподобия странным, что человек, столь чувствительный в своих романах к страданиям людей, этот ревностный защитник униженных и оскорбленных, горячо и даже почти иступленно проповедующий право на существование каждой земной твари и поющий восторженный гимн каждому листочку и каждой травинке, - что человек этот не нашел ни одного слова в защиту или оправдание людей, гонимых в течение нескольких тысяч лет, - неужели он был столь слеп? Или, может быть, ослеплен ненавистью?"

Но пожалуй в еще большей мере чем антисемитизмом Достоевского, Цыпкин был задет тем почтением, которым этот классик пользуется у евреев и в том числе… у него самого. Автор "Лета в Бадене" продолжает: "– евреев он даже не называл народом, а именовал племенем.. – к этому "племени" принадлежал я и мои многочисленные знакомые и друзья, с которыми мы обсуждали тонкие проблемы русской литературы, … к этому же племени относились… и множество других евреев-литературоведов, ставших почти монополистами в изучении творческого наследия Достоевского, - было что-то противоестественное и даже на первый взгляд загадочное в том страстном и почти благоговейном рвении, с которым они терзали и до сих пор терзают дневники, записи, черновики, письма и даже самые мелкие фактики, относящиеся к человеку, презиравшему и ненавидевшему народ, к которому они принадлежали"… И наконец: "Почему меня так странно привлекала и манила жизнь этого человека, презиравшего меня ("заведомо", "зазнамо", как он любил выражаться) и мне подобных?"

Итак, роман Цыпкина – это сочинение пламенного почитателя Достоевского, который – подобно лучшим литературным образам самого классика – был глубоко уязвлен презрением своего кумира.

Однако у этой "мелкой" чисто "достоевской" драмы обнаруживается все же и "крупная" чисто еврейская сторона. "Лето в Бадене" – это не просто мелкая месть подпольного человека еврейских кровей, это также и прекрасный, высокохудожественный и достойный ответ прославленному жидоеду.

После Освенцима (к слову сказать, мать, сестра и два племянника Цыпкина погибли в нацистских лагерях) еврей имеет полное право на такое видение души великого русского классика. Роман Цыпкина - это не "злословие", это полный самоуважения литературный ответ одному из невольных предтеч окончательного решения еврейского вопроса. Напиши Цыпкин чисто исследовательскую статью, его бы справедливо обвинили в недобросовестности, нолитература такое позволяет. Литература позволяет немного "пофантазировать" - это ясно всем, но в данном случае это позволяет также и живая совесть. Роман Цыпкина – это морально оправданная проекция отношения Достоевского к евреям на его семейную жизнь. В чем-то Достоевский все же именно таков, каким он представлен на страницах "Лета в Бадене". Цыпкин показал, какой была бы личная жизнь Достоевского, если бы он был в ней столь же последовательно некритичным, каким позволял себе оставаться в «еврейском вопросе». И читатели этого романа ничуть не рискуют оказаться причастными греху злословия.


К содержанию









© Netzah.org