Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ



АРЬЕ БАРАЦ

Недельные чтения Торы
Праздники и даты


К содержанию

Недельная глава "Кдошим"

ЛОЖЬ ВО СПАСЕНИЕ («Кдушим» 5768 - 01.05.2008)

Ложь - это не сама болезнь, ложь – это скорее симптом, симптом разрушения дружеских отношений, симптом их отсутствия. Именно поэтому не прощаются предатели и осведомители. Выражаясь еще заостренней, ложь и правда являются исключительно функцией, критерием и мерой дружбы.

Военная хитрость

В недельной главе "Кдушим" дается следующая заповедь: "Не крадите, не лгите, и не обманывайте друг друга" (Ваикра 19:11). В данном случае речь идет о запрете давать ложные показания в суде. Но, разумеется, бытовая ложь также не разрешается законом. В Талмуде сказано: «Тот, кто меняет свои слова, как будто бы совершает идолослужение» (Сангедрин 92.а).

И в то же время Гемара указывает границы допустимой лжи. Так, можно неверно отвечать на вопросы интимного характера, кроме того, хотя нельзя прихвастнуть, вполне можно принизить себя (Бава мециа). Например, если вас спросят, учили ли вы трактат "Рош Ашана", то вы не вправе ответить положительно в том случае, если вы его не учили, но нет ничего дурного в том, чтобы сказать, что вы его не знаете, даже если вы знаете его близко к тексту. В трактате Сангедрин (97.а) приводится эпизод из жизни обитателей города Эмет (Истина), славившихся своей правдивостью. Описание это выглядит вполне сатирическим…

Если оставить в стороне злословие, то быть может, ни один грех так широко не распространен в человеческом сообществе, как ложь. При всем том, что ложь запрещена Торой и презирается среди самых разнообразных культур и народов, человеческие отношения без нее почти не обходятся.

Между тем, вопрос допустимости и оправданности лжи существенно упрощается, если его рассматривать в верном аспекте. Дело в том, что все запреты наложенные на заведомо искаженное отображение действительности осмысленны лишь в одном определенном контексте – в контексте доверия.

Запрет лжи исходно не абсолютен. Можно сказать, что этот запрет не абсолютен ровно в той же мере, в какой не абсолютен запрет убийства. Действительно, при всем своем нежелании проливать человеческую кровь, люди вправе убивать других людей в ходе войны, и даже в ходе приватной самообороны. Между тем обман противника является неотчуждаемым элементом любых военных действий, и даже любой уличной свары. Попытка каким-либо образом перехитрить врага, ввести его в заблуждение относительно собственных намерений предшествует практически любому бою. Такие действия именуются поэтому даже не ложью, а хитростью, дезинформацией.

Но ведь люди очень часто живут во враждебном окружении, и было бы странно, если бы в такой ситуации они вовсе не лгали. Поэтому взрослые люди нередко врут чиновникам и вообще "начальству", как в детстве они врали суровым родителям и педагогам. И это понятно, – в бюрократическом социуме начальник обычно воспринимается как противник личных интересов, и уже потому как некий условный враг.

Таким образом, ложь видится недопустимой именно в дружеском сообществе и по существу служит точным и ясным индикатором его подлинности. Ложь - это не сама болезнь, ложь – это скорее симптом, симптом разрушения дружеских отношений, симптом их отсутствия. Именно поэтому не прощаются предатели и осведомители. И очевидно, что ложь становится практически неизбежным явлением в условиях отчужденного общества - общества, где власть использует население, заботясь лишь о собственном процветании или в лучшем случае об успехе "общенациональных" задач. Выражаясь еще заостренней, ложь и правда являются исключительно функцией, критерием и мерой дружбы (ну и, конечно же, любви, коль скоро дружба является обязательной составляющей любви).

Впрочем, даже в этой сфере ложь может присутствовать в гомеопатических дозах. Так Виктор Франкл пишет: "На доверие партнер всегда должен отвечать честностью. Но точно так же, как доверие следует диалектическому закону, так и честность может оказаться такой же парадоксальной: можно лгать, пользуясь правдой, и говорить правду, приправленную ложью, - даже делать что-либо вполне правдивым с помощью лжи. Иллюстрацией этого может служить пример, хорошо знакомый каждому врачу. Допустим, мы измеряем давление у пациента, и оно оказывается слегка повышенным. Пациент спрашивает, какое у него давление. Но если мы скажем ему правду, он встревожится так, что давление у него повысится еще. Если, однако, мы не скажем ему правду, а назовем более низкую цифру, чем есть на самом деле, мы подбодрим его, и его кровяное давление постепенно снизится так, что наша ложь обернется правдой. На протяжении всей жизни вообще, и особенно в любовной жизни, фанатическая приверженность к правде любой ценой оборачивается подобным парадоксом.

Рассмотрим следующий пример. Пациентка спросила у врача совета: признаться или нет мужу в безобидной, в общем-то, да к тому же и неудавшейся попытке изменить ему. Врач придерживался того мнения, что ей не стоит упоминать об этом. Во-первых, он знал, что женщина хотела признаться в своей якобы "неверности" только из невротических побуждений, затевая свою интрижку лишь для того, чтобы спровоцировать мужа, "испытать" его. Во-вторых, объективно (то есть только по существу дела, если не обращать внимание на мотивацию и происхождение этой ситуации) врач считал, что, говоря "правду", пациентка будет только обманывать своего мужа. Поскольку ее признание ввело бы его в заблуждение: он подумал бы, что за этим признанием стоит нечто большее, чем то, в чем она пытается признаться, так как иначе она не чувствовала бы потребности вообще признаваться в чем бы то ни было. Женщина не последовала совету своего врача, и результатом явился развод, в котором ни юридически, ни по-человечески не было необходимости".

Но в любом случае ясно, что сущностной лжи между близкими людьми быть не может, а ложью как функциональным средством следует пользоваться с крайней осторожностью.

Кодекс чести

С другой стороны, если мы пристальнее вглядимся в правомерность лжи по отношению к врагу, то и здесь вскоре заметим довольно жирную красную черту. Обманывать неприятеля не только можно, но и необходимо, однако между этими необходимыми тактическими приемами и стратегической клеветой лежит такая же пропасть, как между сущностной и функциональной ложью в случае обмана близких друзей.

Внешне, особенно поначалу, все выглядит достаточно пристойно. Если, как мы выяснили, врага можно обманывать, то значит, можно и нужно обманывать также и его союзников и даже потенциальных союзников. То есть клеветать на врага вроде бы и можно и нужно. Чем не военная хитрость, послать союзнику твоего врага подложное письмо, в котором представить его чинящим козни против этого союзника? Разве это не вполне легальный метод войны? Разве это не разновидность дезинформации? Но не следует забывать, что и на войне действует кодекс чести. В лучшие времена своей истории рыцари не опасались получить удар в спину, потому что такой удар был бесчестием. В отличие от хитрой уловки и обмана, клевета – это бесчестный прием, и уважающий себя человек никогда к нему не прибегнет.

Носители здорового мировоззрения могут использовать ложь и даже клевету как тактическое средство, стратегически стремясь к миру, то есть к установлению чистосердечных и доверенных отношений с другими. Те же, для кого клевета - стратегическое оружие, неизбежно оказываются носителями ложного в своей основе мировоззрения. Заранее будучи уверены в том, что они правы, эти люди не утруждают себя "процедуральными" формальностями выяснения истины и оказываются в глубоком заблуждении.

В этом основное отличие между отношением арабов к израильтянам и израильтян к арабам. Израильтяне – и левые, и правые – желают жить в мире со своими соседями, и не наговаривают на них всякий вздор. Напротив, встречая в арабах что-либо положительное, они радуются этому как дети. Со своей стороны для арабов характерна крайняя предвзятость в оценке Израиля и еврейства. Не только фанатичная "чернь", но и ведущие арабские интеллектуалы верят в еврейский всемирных заговор, не признают право Израиля на существование и в большинстве своем отрицают Катастрофу.

Оставляя в стороне вопрос, насколько эта некритичность связана с природой ислама, можно отметить, что вообще антисемитизм – там, где он становится идеологией – приобретает характер паранойи. Писания антисемитов характеризуются в первую очередь именно болезненной навязчивостью, неадекватностью и фантастичностью обвинений. По зловещей иронии, антисемит превращается в то самое омерзительное чудовище, которое он изображает в облике еврея.


К содержанию









© Netzah.org