Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ

АРЬЕ БАРАЦ

Недельные чтения Торы
Праздники и даты

К содержанию

Недельная глава "Бе-хар"

РАБСТВО И СВОБОДА («Бе-хар» 5768 - 15.05.2008)

Рабство Всевышнему и творческая свобода, при всем их антагонизме, слишком сопряжены, чтобы в глубинах души не только не противоречить друг другу, но чтобы вообще каким-нибудь образом не совмещаться в каждом лице, действительно и серьезно избравшем тот или иной путь.

Искусство при свете совести

В недельной главе "Бехар" мы читаем: «И если обеднеет брат твой у тебя и продан будет тебе, не порабощай его работой рабской. Как наемник, как поселенец должен он быть у тебя; до года юбилейного пусть работает у тебя, А тогда отойдет от тебя, сам и сыны его с ним, и возвратится к семье своей, и во владение отцов своих вступит опять. Потому что они Мои рабы, которых Я вывел из земли Египетской: не должны они быть продаваемы, как продают рабов». (25:39-43). Далее, в конце главы, эти снова повторяются: «Мне сыны Израилевы рабы; они – Мои рабы, которых Я вывел из земли Египетской. Я Господь, Бог ваш».(25:55).

Раши со ссылкой на Сифра поясняет эти слова тем, что купчая, совершенная Всевышним, более древняя и потому обладает большим весом. Между тем это объяснение (причины, почему рабовладелец обязан в юбилейный год отпускать раба-еврея) только лишний раз подчеркивает, что слова Торы: "они – Мои рабы" – не поэтическая метафора, а юридическая действительность. И кого-то это обстоятельство может по праву смутить: какая разница, чей человек раб? Главное, что он не принадлежит себе, главное, что человек себе не хозяин.

Как плантатор поднимает своего раба спозаранок и гонит рубить тростник, так и Всевышний регламентирует жизнь еврея. Разумеется, раскачиваться, завернувшись в легкий талит, это не то же самое, что размахивать мачете, но все же сам человек, возможно, распорядился бы своим временем иначе. Подчиняя свой день внешней регламентации, человек хочешь - не хочешь, а выглядит несвободным. Фактически же не только время молитвы, но и вообще все время еврея - это не его личное время, а время, посвященное Всевышнему. Ведь если «иго заповедей» имеет свои времена и сроки, то предшествующее ему «иго небес» довлеет над человеком постоянно. Более того, хасиды учат о самоустранении, о "битуль ацми" как о главном условии духовной жизни. Подлинный верующий – это именно раб Всевышнего, он призван умалиться перед своим Создателем, призван полностью Ему принадлежать.

Это обстоятельство не проходит мимо внимания ни светских, ни религиозных людей. При этом самостоятельность, присущая секулярному образу жизни, и верующими, и атеистами видится несовместимой с религиозным рабством. Так, художественное творчество слишком часто выглядит как богоборчество, как деятельность альтернативная, если не прямо противная религиозному служению.

Об этом уже в эпоху Возрождения говорили многие европейские авторы, в том числе раскаивавшиеся в своих литературных вольностях. В Новое время критика в адрес религии в этом пункте только возросла. В близкую нам эпоху, быть может, никто (из самих писателей) так ясно не высказался на эту тему, как Марина Цветаева в статье «Искусство при свете совести»: «Священник служит Богу по-своему, вы — по-своему. — Кощунство. Когда я пишу своего Молодца — любовь упыря к девушке и девушки к упырю — я никакому Богу не служу: знаю, какому Богу служу. Когда я пишу татар в просторах, я тоже никакому Богу не служу, кроме ветра (либо чура: пращура). Все мои русские вещи стихийны, то есть грешны… Когда же мы, наконец, перестанем принимать силу за правду и чару за святость! Искусство — искус, может быть самый последний, самый тонкий, самый неодолимый соблазн земли... Третье царство со своими законами, из которого мы так редко спасаемся в высшее (и как часто — в низшее!). Третье царство, первое от земли небо, вторая земля. Между небом духа и адом рода искусство чистилище, из которого никто не хочет в рай. Когда я при виде священника, монаха, даже сестры милосердия — неизменно — неодолимо! — опускаю глаза, я знаю, почему я их опускаю. Мой стыд при виде священника, монаха, даже сестры милосердия, мой стыд — вещ».

Между свободой и рабством

Спору нет, искусство достаточно часто обращается к сомнительным силам, а творческая свобода нередко оборачивается своеобразным рабством этим силам. Однако это не отменяет того факта, что религиозные люди зачастую выглядят не менее жалко. Слишком часто их раболепство перед религиозными авторитетами, их отказ от самостоятельности не несут им никакой духовной пользы, но только вред. Это с одной стороны. С другой стороны, я бы все же затруднился сказать, что человек творческий, живущий только по внутреннему порыву и пугающийся самой мысли о том, чтобы кому-либо принадлежать, что человек такой в своей основе богопротивен. В конечном счете, важно не то, как он относится к Богу, а то, как Бог относится к нему. А в этом отношении как раз не все так однозначно. Как сказал рав Авраам Ицхак: "есть такая вера, которая все равно, что неверие, а есть такое неверие, такой атеизм, который на самом деле является верой".

Верно, что собака гораздо счастливее любого вольного зверя, потому что любой зверь испытывает лишь радость от общения с себе подобными, в то время как собаке открыто также и общество человека. Со своей стороны человек так же любит преданную ему собаку больше всех зверей на свете. Но в то же время – пусть и издали – он любит также и ланей, и птиц, и золотых рыбок, которые шарахаются при его приближении.

Раболепно обожающий хозяина пес и независимая, неприступная аквариумная рыбка – даже если они не в равной мере любимы своим хозяином, все же любимы им оба. Многие считают, что Всевышний любит не только постоянно обращенных к Нему набожных харейдим, но и светских творческих людей, отключающихся при одном только слове "Тора".

Но что, быть может, самое важное, творчество и принадлежность Всевышнему вполне совместимы. Цветаева в этом отношении упоминает Рильке, но он, конечно не единственный богобоязненный автор Новейшего времени. Вот, например, что пишет Л.Г.Бахман о композиторе Антоне Брукнере (1824-1896): "Его чувство ответственности перед Господом Богом было бесконечно велико. Как-то он сказал своему другу д-ру Йозефу Клюгеру: "Они хотят, чтоб я писал иначе. Я мог бы, конечно, но я не имею права. Из тысячи людей Всевышний соблаговолил сделать своим избранником и наделил талантом именно меня. Когда-нибудь мне придется держать перед Ним ответ. И как же тогда я смогу предстать перед Ним, если я послушаюсь других, но не Его?"

Как мы видим, творческий человек при желании может быть очень и очень послушен Всевышнему. И если он выглядит не таковым, то скорее всего это результат какого-то общего духовного кризиса, в равной мере затрагивающего и верующих и агностиков, кризиса, вынуждающего и тех и других выглядеть порой жалко и неубедительно. Но значит, и выход из кризиса лежит не в каком-то одном из этих путей, а в дополнительной мудрости совмещения обоих опытов. Рав Кук, не раз говоривший по поводу негативного воздействия искусства, в то же время писал: «Перо подчинило себе весь мир, оно властвует над мыслями, чувствами, душами и делами. С уверенностью оно прокладывает путь, острые стрелы и отточенные мечи - послушные его орудия. А мы - почему бы и нам тоже не найти себе перо? Нужно закрепиться в положительной литературе, во всех своих оттенках, стремящейся к лучшему..."

Рабство Всевышнему и творческая свобода, при всем их антагонизме, слишком сопряжены, чтобы в глубинах души не только не противоречить друг другу, но чтобы вообще каким-нибудь образом не совмещаться в каждом лице, действительно и серьезно избравшем тот или иной путь.

К содержанию

© Netzah.org