Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ

АРЬЕ БАРАЦ

Недельные чтения Торы
Праздники и даты

К содержанию

Недельная глава "Бемидбар"

МЕЖДУ КИББУЦЕМ И КЕЛЬЕЙ («Бемидбар» 5764)

Враги или друзья?

Четвертая книга Торы «Бемидбар» начинается следующими словами: «И Господь сказал Моше в пустыне Синайской, в шатре соборном, в первый день второго месяца, во второй год по выходе их из земли Египетской, говоря: «Произведите поголовное исчисление всей общины сынов Израиля по семействам их, по отчим домам их, по числу имен всех мужчин поголовно. От двадцати лет и выше, всех поступающих в войско в Израиле» (Бемидбар 1.1-3)

Итак, Всевышний предписал совершить подсчет Своего народа по «головам» совершеннолетних мужчинам, независимо от того, обзавелись ли они семьями или нет.

Тем самым мужчина в качестве главы семейства как бы приравнивается Всевышним ко всему семейству целиком, и наоборот – семейство приравнивается к его главе.

Введение такой «человеческой единицы» весьма знаменательно. Ведь семья – это промежуточная форма человеческого бытия, расположенная между индивидом и обществом.

В христианской культуре эти понятия драматически противопоставлены. «Враги человека домашние его», - сказал Человек из Назарета, и его ученики приняли эти слова глубоко к сердцу.

Основоположник христианства не был женат, и нет христианина, который бы мог посчитать это случайным эпизодом его биографии. Более того, никакой верующий христианин не может даже помыслить Иисуса женатым. Классический идеал христианства – это анахорет, идеал, который со временем рассыпался на множество светских прототипов, от Робинзона Дефо до Постороннего Камю.

В христианском сообществе человек со всеми своими особенностями и призванием к поиску смысла противопоставляется «миру», стригущему всех под одну гребенку. При этом индивиды европейского мира – это лейбницевские монады, «не имеющие окон». Они непроницаемы друг для друга, а потому не создают и подлинного сообщества, но мыслят его по-преимуществу как враждебное себе «всемство». Разумеется, христианские общины существуют, и дружеские отношения в них культивируются. Однако при этом существенно, что они строятся на идее причастия. Все прочие «монады» обретают жизнь в одной единственной – в Человеке из Назарета.

В свое время мне доводилось отмечать, что если иудеям свойственно либо драматическое противопоставление Бога и мира, либо их пантеистическое отождествление (в ряде каббалистических представлений), то христианам, предложившим «третий член» - Богочеловека, удалось содержательно противопоставить Бога и мир, удалось теологически четко очертить границу между ними (сконцентрировав, впрочем, все парадоксы в христологии - в учении о Богочеловеке).

В опыте семьи иудаизм располагает аналогичным спасительным «третьим членом», который позволяет примирить противопоставленные сущности, в данном случае индивида и общество.

Именно семья - религиозно и духовно осмысленная семья – является связующим звеном между индивидом и обществом. В рамках семейных уз отношение к Другому частично является отношением к самому себе. А потому именно в семье человек научается по-настоящему любить по-настоящему другого (ближнего и дальнего), как самого себя!

Безусловно в любой христианской общине навыки религиозности часто закладываются именно в семье. Однако это происходит не благодаря, а скорее вопреки системе христианского воспитания.

В европейских семьях духовность прививается извне, через проповедь, иными словами, к религиозности человека обязывает не рождение, а донесшаяся до него «Благая весть». В то же время в еврейской семье духовность предполагается: в той мере, в какой человек сознает себя евореем, в той самой мере он сознает, что его физическое рождение обязывает его к религии.

Разумеется, нередко имеет место и обратный ход: человек видит в близком родственнике только себя самого и вовсе не признает Другого, иными словами он деспотически требует, а не любит. И именно в связи с таким отношением уместно евангельское высказывание «враги человека домашние его».

Как бы то ни было, по своему естественному устройству семья организована так, что в ней никто не принадлежит только себе самому, но каждый является продолжением другого. Однако это и не индивидуализм, ни коллективизм – это именно третья самостоятельная действительность.

Отношения, существующие в семье, неуместно переносить на все сообщество. Со своей стороны главной особенностью тоталитарных режимов является как раз стремление навязать себя на уровне семьи.

Иногда, правда, коммуны удаются, но в целом это весьма недолговечные образования, что видно даже на примере израильских киббуцев. Единственными устойчивыми коммунами можно признать лишь монашеские ордена. Однако с одной стороны эти общины сознательно построены как аллегория семьи (члены которых именуют себя братьями и сестрами), а с другой, каждый живет в уединении, в своей келье.

Но оставив в стороне успех института монашества, можно сказать, что по большому счету общество не может быть семьей, общество предполагает дистанцию между своими членами. Однако сбалансированную дистанцию между индивидами в обществе задает именно семья.

Считать, что семья сама по себе плоха, что всегда и во всех условиях «враги человека домашние его» - глубоко ошибочно.

«Домашние», как раз как никто другой, могут и должны быть друзьями. А для того, чтобы проверить, в какой мере они действительно друзья, достаточно провести один – хотя бы мысленный - эксперимент. А именно, достаточно хотя бы предположительно выяснить, готова ли данная семья принять чужого ребенка, лишенного семьи. Измерив меру этой готовности, вы с легкостью познаете меру дружественности и меру враждебности собственных ближайших родственников.

В норме любая семья не только может, но в сущности даже должна быть готова с любовью принять постороннего ребенка. Приняв в свое лоно «чужого», семья утверждает свою сверхприродность, обнаруживает свою духовновную основу. При этом характерно, что принявшая чужого ребенка семья остается именно семьей, а не превращается в приют для сирот.

Как бы то ни было, еврейская религия – в отличие от любой другой религии - создана на базе семьи, именно поэтому ее члены исчисляются «семьями», именуя это исчисление «поголовным», и именно поэтому человек, принявший иудаизм, становится «абрамовичем», т.е. усыновляется Авраамом.

Мадонна и шлюха

В этом контексте уместно коснуться весьма характерного для христианского мира настороженного и даже пугливого отношения к сексуальности, как к связи заведомо природной и противной духовности.

Известно, что у некоторых мужчин, начавших свою половую жизнь с беспорядочных связей, нередко развивается невроз, характеризующийся двойственным отношением к женщинам, которых они делят на «мадонн» и «шлюх». Первые существуют для целомудренного поклонения, вторые - для сладострастных утех. Известно, что такого рода проблемы стояли перед Александром Блоком, Альфредом Мюссе, Жан Полем Сартром и некоторыми другими, вполне уважаемыми деятелями культуры.

Между тем корни этого комплекса можно усмотреть уже в самом контексте христианской культуры, которой свойственно видеть в сексуальности самой по себе потребительское отношения к человеку.

Так Тертулиан писал: «Брак – это не что иное, как вид разврата. Апостол, говоря, что супруги стараются угодить друг другу (1 Кор 7.33), не имел в виду угождения чистотою нравов, чего, конечно же, не осудил бы, но он говорил тут о нарядах, украшениях и прочих мелочах, посредством которых супруги стараются возбуждать друг друга к сладострастию. Желание нравиться внешне есть самая сущность плотской похоти, которая в свою очередь, есть причина прелюбодеяния. Но брак не уподобляется ли прелюбодеянию, не бывает ли следствием удовлетворения тех же желаний? Сказано: «Всякий, кто с вожделением взглянул на женщину, мысленно уже соблазнил ее» (Мф 5.28). Человек, ищущий брака с женщиной, не творит ли того же самого, хотя бы после и женился на ней? Да и женился ли бы он на ней, прежде чем посмотрел на нее с похотью? Ведь невозможно брать в жены ту, которой не видел и не возжелал. Неважно, что до женитьбы он не желал чужой жены: до женитьбы все жены – чужие, и никакая жена не выйдет замуж, если муж уже до брака не прелюбодействовал с нею взором…. Самое лучшее для человека – совершенно избегать женского пола».

Стоит ли говорить, что подобное отношение немыслимо для еврейской религии. И Рамбам в «Мишне Тора» («Хилхот исурей биа» 21.9) пишет: «Человеку разрешена собственная жена. Поэтому все, что желает человек делать с женой – делает. И всегда может целовать ее в любое место, которое пожелает, и совокупляться с ней может любым образом, только чтобы семя не уничтожалось».

При этом, разумеется, наивно думать, что иудаизм имеет какое-то отношение к гедонизму. В сущности для Рамбама похоть ради похоти также предосудительна, как и для Тертулиана, и поэтому к приведенным словам он добавляет: «Между тем «мидат хасидут» состоит в том, чтобы человек не был легкомыслен и освящал себя в час единения, как делает это и при исполнении других заповедей» (9).

«Шулхан арух» поясняет, что в момент соединения с женой мужчине желательно концентрироваться не на жене, а на Торе, т.е. размышлять о Божественных предметах (хотя произносить что-либо связанное с Торой в момент супружеского единения запрещено).

Похвальное слово монашествующим

Московский философ Алексей Шеманов, реагируя на мою статью «Миссия продолжения рода», написал, что «говоря о ненависти к браку и деторождению в христианской культуре, мы говорим о ментальной предрасположенности, которую естественно связывать с гностическим соблазном, все время преследующим Церковь, а не о ее сознательном учении. Наверное, этот соблазн проявляется и в юдофобии, и корни этого соблазна весьма глубоки».

При этом Шеманов привел слова современного католического катехизиса, с похвалой отзывающегося о браке: «Поскольку Бог создал человека мужчиной и женщиной, их взаимная любовь становится образом абсолютной и нерушимой любви, какой Бог любит человека. Она является благой, более того, очень благой в глазах Творца (Ср. Быт 1, 31). Эта любовь, благословенная Богом, предназначена плодоносить и воплощаться в общем деле сохранения творения: И благословил Бог и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею (Быт.1, 28) (1604).

Далее в катехизисе высказывается суждение, что пути брака и пути девственности являются дополнительными. Действительно, опыт целибата, позволяющий подняться над эротической необходимостью, одновременно освящает и сам брак, создавая ему достойную альтернативу.

Итак, христианство, коренящееся в Синайском откровении, безусловно сохраняет возможность и одухотворенного понимания супружества, и союзного отношения к Израилю.

Однако при этом я бы хотел отметить, что не только христианство может быть открыто иудейскому восприятию ценности брака, но, что и иудаизм может с пониманием отнестись к некоторым аспектам христианского опыта целибата.

Отсутствие достойной альтернативы браку занижает сам брак. Брачная жизнь видится в иудейском мире столь нормативной, что люди, не могущие найти себе пару или овдовевшие, выглядят ущербными. Заранее ясно, что брак, лишенный Божественной искры (во всяком случае, если заповедь деторождения человеком уже выполнена) хуже достойного одиночества. Но иудаизм не предполагает никакой религиозной альтернативы тем, кто по той или иной причине остались одиноки. Более того, иудаизм даже рекомендует вдовцам повторно вступать в брак.

Разумеется, человек может влюбиться в другую женщину, а поскольку смерть является условным разводом, то он вправе и повторно жениться. Но речь может идти только о праве, а не о чем-то желательном и даже похвальном.

Совет вступать вдовцам в повторные браки мне лично совершенно непонятен. Браки не только заключаются на небесах, но и заключаются для небес и на небесах продолжаются. Но чем тогда брак вдовца отличается от обычного двоеженства? Если человек действительно любил свою жену, то почему он не хранит ей верность? Если он долгие годы ждал встречи с ней, даже не зная ее, то почему он не может подождать ее еще раз, уже будучи с ней знакомым? Зачем осложнять жизнь, ставя себя в мучительное положение двоеженца?

Впрочем, порой иудаизм сам чувствует двусмысленность этой рекомендации. Достаточно сказать, что в Средние века многие раввины считали, что вдовы мучеников не должны вступать в повторные браки. А существует немало еврейских вдовцов, которым повторная женитьба представляется совершенно немыслимой.

К содержанию

© Netzah.org