Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ |
В недельном чтении «Насо» продолжается описание подсчета сынов Израиля: «И Господь говорил Моше так: Сочти поголовно также сынов Гершона по отчему дому их, по семействам их. От тридцатилетнего возраста и выше, до пятидесятилетнего возраста, исчисли их» (4:22).
Само название главы «Насо» означает «сочти», а подсчет, как мы видим, продолжал быть посемейным, «по отчим домам».
В прошлый раз в связи с этой переписью я отмечал важность семьи для всего человеческого рода и для Израиля в особенности, коль скоро еврейская религия основывается на семейности, обеспечивается ей. Сегодня я бы хотел продолжить разговор на эту тему, однако в несколько служебном смысле. Сегодня бы хотел показать, что в той мировоззренческой системе, в которой семья выступает в качестве базисной ценности, вера в реинкарнацию является неприемлемой.
Как же тогда можно понимать весьма распространенные утверждение типа следующего («Тания» (42)): «В каждом поколении искры души нашего Учителя Моше нисходят и облекаются в тело и душу мудрецов поколения, «очей общины», дабы учить знанию народ, чтобы знали величие Бога и служили Ему сердцем и душой»?
При «нисхождении» души учителя в душу ученика, или души художника в душу созерцающего картину происходит не реинкарнация, а дарственный акт. Если один человек вложил во что-то свою душу, то другой может это приобрести. Отдавая свою душу, человек ее не теряет при этом, и его душа остается с ним навсегда. Таковы законы души – чем больше отдаешь, тем больше остается.
При реинкарнации же душа, воплощаясь в другое тело, покидает первое навсегда. В качестве примера такого понимания можно привести следующие слова рава Штайнзальца из его книги «Роза о тринадцати лепестках»: «ей не удается завершить работу над той частью реальности, которую лишь она могла изменить, и поэтому после смерти человека она не обретает покоя и возвращается в другое тело, чтобы еще раз попытаться исполнить свою задачу и исправить вред, который она причинила миру и самой себе в предыдущей жизни на земле». Далее же даются следующие разъяснения: «однако обычно его «я» не является точной копией той личности, душу которой он унаследовал… Более того, душа, воплотившаяся в новое тело, может быть составлена из элементов душ нескольких живших прежде людей, причем личность каждого из них оказывает влияние на формирование «я» вновь рожденного человека».
Но кто же тогда это «я»? Чье оно вообще? Может ли мое «я» быть на 20% не моим? И если да, то в каком смысле «моими» остаются те 80%? . И если в каком-то смысле они еще остаются, то в каком смысле я не шизофреник? В том-то и дело, что душа по определению «элементарна», то есть не дробима. У меня, у моего тела имеются мизинец, аппендикс, коленка и прочее, но все они одушевлены одной душой. Нет души мизинца, души аппендикса и души коленки. Таким образом, если душа и делится, то при этом она образует вторую цельную родственную себе душу, но никак не раскалывается пополам.
Не так давно мне уже доводилось высказываться против веры в реинкарнацию как противоречащей догмату воскрешения мертвых. Ценность семьи в этом отношении является фактором не только аналогичным, но и с идеей воскрешения тесно сопряженной.
В «Предисловии к главе Хелек» (толкования к мишне) Рамбам перечисляет различные понимания «воздаяния», которые имеют хождение в еврейском народе. В том числе среди наиболее представительной группы он упоминает тех, которые верят, «что человек возвратится к жизни после смерти своей и вновь пребудет со своими близкими и членами своего семейства».
Итак, очевидно, что вера в воскресение находится в тесной связи с ценностями семьи. Согласно этой вере, не только из праха восстают тела, но тела эти объединяются в супружеские пары, дети которых сохраняют отношения со своими родителями.
Вера в гилгуль, в реинкарнацию полностью отрицает эту надежду. В следующих воплощениях душа не только вынуждена обзаводиться новыми супругами (кстати, могущими менять свой пол при каждом воплощении), но иной раз и вовсе вступать в брак с теми, кто в каком-то воплощении были их, скажем, бабушками и дедушками. Маразматических ситуаций здесь можно вообразить множество, и каждый волен пофантазировать на эту тему сколько ему угодно.
Однако сегодня я бы хотел сосредоточиться лишь на одной семейной ценности, полностью разрушаемой при перевоплощении, и это отцовство и сыновство.
Число детей у отца и матери может быть сколь угодно большим, но при этом уникальность каждого ребенка полностью сохраняется. Если ребенок умирает, по нему плачут как по единственному.
Правда, когда умирает младенец, то часто можно услышать о «несправедливости» и «дополнительном шансе», который ему следовало бы предоставить в лице реинкарнации. Но такое направление мыслей связано исключительно с тем, что младенец – это, так сказать, «абстрактный ребенок», что он еще не выработал своего лица и к нему не относятся лично.
Что же касается оформившегося ребенка, то есть ребенка, прожившего хотя бы четыре-пять лет, то его личность настолько ярка, что ни одна нормальная мать не пожелает получить его под другой внешностью. Под другой внешностью пусть и будет кто-то другой, а этот пусть останется под своей.
Нормальная реакция нормальных родителей, расставшихся с любимым ребенком, может быть только той, которую описал Достоевский в «Братьях Карамазовых»: Умирающий Илюша говорит отцу: «Папа, не плачь... а как я умру, то возьми ты хорошего мальчика, другого... сам выбери из них из всех, хорошего, назови его Илюшей и люби его вместо меня...
- Не хочу хорошего мальчика! Не хочу другого мальчика! — прошептал он диким шепотом, скрежеща зубами. - Аще забуду тебе, Иерусалиме, да прильпнет... Он не договорил, как бы захлебнувшись, и опустился в бессилии пред деревянною лавкой на колени».
Но если число детей может быть любым (причем так, что каждый будет любим), то обратная связь ребенок – родители не терпит никакой множественности. У человека может быть только один отец и только одна мать. Уникальность этих отношений предполагают их единственность. Самая первичная интуиция показывает нам, что идея монотеизма опирается на единственность родителей, имеет в нем свой образ, свое земное соответствие.
«Ведь у всех нас один Отец», - сказал пророк Малахи (2:10), что можно понять не только в смысле, что все люди – дети одного небесного Отца, но также и в том смысле, что каждый человек - сын лишь одного отца земного.
Истинный монотеизм двучастен. Истинный монотеизм не может ограничиться заявлением, что Бог един и Его Имя (Его истина) едина, как провозглашается в молитве «Алейну». Все синкретисты говорят о едином. Вслушаемся, например, в слова Инайят-хана, близкого индуизму суфиста: "Те, кто видели Истину без всяких покровов, не знают больше разума и логики, добра и зла, высокого и низкого, нового и старого, - короче говоря, перестают различать все имена и образы. Весь мир для них - только Истина. В их понимании Истина едина, но, представляясь человеческим взорам, принимает множество форм, причем разница в образах ее возникает благодаря ее проявлению в различных условиях места и времени".
Другими словами, те, кто видели такую истину, не знают больше ни Рувена, ни Шимона, ни Петрова, ни Иванова. Во всех них гильгулирует одна Истина, им же только кажется, что они существуют.
Поэтому для того, чтобы отдифференцировать истинный монотеизм от синкретического, в действительности достаточно лишь постулировать, что един не только небесный, но также и земной отец.
Итак, формула истинного монотеизма звучит следующим образом: Один Отец у всех на Небе и еще один отец у каждого на земле.
На иврите имеют хождение идиомы, связанные со словами «бен» и «бат». Например, четырехкомнатная квартира на иврите произносится как «дира бат арба хадарим», что в буквальном переводе значит: «квартира – дочь четырех комнат».
Но как говорят философы, так можно сказать, но так нельзя подумать. Когда же человек говорит, что у него было, скажем, четыре воплощения, то есть, что он сын четырех отцов и четырех матерей, то так в действительности можно подумать, но так нельзя сделать, то есть так нельзя существовать в качестве человека. Во всяком случае нельзя существовать в качестве человека, видящего в семье хоть какую-то ценность.
Если нормальный отец не хочет другого мальчика, то тем более нормальный мальчик не хочет другого отца. Единственность и неподменимость родителей является основой их почитания. И то, что в своем воображении современные иудеи позволяют себе иметь десятки родителей (не говоря уже о целом гареме жен), ставит под вопрос всю еврейскость их религии, вроде бы дорожащей семейственностью.
Разумеется, в предлагаемой оценке скрывается известная тавтологичность. Ведь того, кто семьей не дорожит этими аргументами не напугаешь. Если родители не могли терпеть своего ребенка, а он не мог терпеть их, если его родители расстались и не создали другой семьи, а он последовал их примеру, то что он теряет с перевоплощением? Здесь уже в пору припомнить другой возглас из русской классики: «А был ли мальчик-то?»
«Вот они-то, такого рода люди, - скажут мне приверженцы теории сансары, – и гильгулируют. Мы ведь говорим о людях, не видящих смысла в жизни».
Я не спорю, что полностью отвергнуть такой вариант невозможно. В конце концов каждому воздается по его вере. И в свое время я уже представил эту возможность, как возможность обратного самоубийства, то есть как возможность «покончить с собой» на том свете, путем возвращения на этот свет через новое воплощение. Но во-первых, это действительно похоже на самоубийство, и ни о какой «карме» здесь речь не встает, а во-вторых, в тотальном распространении этой веры в еврейском мире есть что-то пугающее.
Та легкость, с которой люди допускают возможность собственного перевоплощения при том, что они остаются в целом вполне счастливыми детьми и благополучными супругами и родителями, свидетельствует о полном отказе от элементарной рефлексии.