Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ |
В недельном чтении «Бе-Хаaлотха» среди прочего говорится о серебряных трубах: «И Господь говорил Моше так: «Сделай себе две серебряные трубы, чеканными сделай их, и будут они тебе для созывания общины и для подъема станов. И когда затрубят в них, соберется к тебе вся община ко входу шатра соборного. Когда же в одну затрубят, соберутся к тебе начальники, главы колен Израиля. И когда затрубите прерывистым звуком, двинутся станы, стоящие к востоку. Когда же затрубите прерывисто вторично, двинутся станы, стоящие к югу; прерывистым звуком два затрубят они при отправлении их в путь. При созыве же собрания трубите, но не прерывисто. Сыны Аарона, священники, должны трубить в трубы: это будет вам постановлением вечным в роды ваши. И когда пойдете на войну в земле вашей против врага, враждующего с вами, то трубите прерывисто; и будите вспомянуты пред Господом Богом вашим и будите спасены от врагов ваших. И в день веселия вашего, и в праздники ваши, и в начале каждого месяца вашего тоже трубите в трубы при всесожжениях ваших и при мирных жертвах ваших, и это будет напоминанием о вас пред Богом вашим» (10.1-10)
Итак, трубление в серебряные трубы сопровождало все ответственные моменты жизни сынов Израиля.
В прошлом недельном чтении «Насо», о котором я не писал, так как обратился к теме Шавуота, косвенно также говорилось о некоторых музыкальных инструментах. В связи с исчислением колена Леви, в главе «Насо» упоминается об служении левитов, о «службе служения» («аводат авода») (4.47). Раши поясняет это следующим образом: «Это - пение с кимвалами и кинорами, что является служением другой службе».
Итак, коэны - священники вели основную храмовую службу, но она сопровождалась пением и игрой на музыкальных инструментах. Это музыкальное сопровождение осуществлялось левитами. Ежедневно в храме использовались три инструмента: цилцал, невел и кинор. Цилцал – это тарелки, ударный инструмент. Невел и кинор – струнные инструменты. В храмовом оркестре участвовал один цилцал, от двух до шести невелов и не менее девяти киноров.
Духовые инструменты в ходе самого храмового служения не использовались, но, как мы только что прочли, в серебряные трубы также трубили в дни всех торжеств.
После разрушения Храма в знак траура мудрецы решили отказаться от использования музыкальных инструментов во время богослужения в синагогах. Более того, среди некоторых верующих был распространен обычай вообще ни при каких обстоятельствах не использовать музыкальных инструментов.
Эти строгие запреты лишний раз подтверждают, какое значение имеет музыка в еврейском религиозном сознании. Музыка настолько тесно связана с храмовым богослужением, что ее даже не желают воспринимать отдельно от Храма.
Равви Нахман из Брацлава в своей книге «Лекутей Эцот» пишет по поводу музыки: «С помощью священной музыки утверждается Царство Святости..., и наоборот, исполнение музыки, связанной с левой стороной, повреждает Царство Святости и продлевает галут...» «Слушание звуков музыки, исполняемой музыкальными инструментами во имя небес – это великое дело. Ибо благодаря этому просыхают слезы, изгоняется печаль и мы удостаиваемся радости. Благодаря этому понимаются намеки, которые делал нам Всевышний на протяжении дня, для того чтобы мы приблизились к Нему. И посредством музыки можно достичь духа пророчества и святого духа».
Итак, музыка передает некоторое первичное доразумное состояние души, совпадает с этим состоянием.
Религиозное пение, разумеется, всегда было широко принято, и о нем я скажу несколько слов, однако прежде того хотелось бы сделать несколько общих замечаний.
Вне всякого сомнения, музыка выражает самые глубокие базисные движения человеческой души. А для тех, кто придерживается взгляда, что «мысль изреченная есть ложь», музыка и вовсе должна являться единственной философией.
В музыке - в ней в первую очередь - человечество сохраняет то базисное единство, которое было разрушено после Вавилонского столпотворения. Языки - это целые человечества, но человечества герметичные и непроницаемые друг для друга. Языки образуют между людьми прочные стены, пробиться через которые очень непросто. Но музыка остается в этих условиях одним из основных связующих начал человечества. В ней корни душ во всей своей непохожести соприкасаются непосредственно без услуг переводчика. Это непосредственное опознание, разумеется, далеко не всегда ведет к единству. Мы постоянно сталкиваемся с этим в повседневной жизни, когда люди, даже говорящие на одном языке, порой с неприязнью относятся к музыкальным вкусам друг друга. Тот, кто много ездил в «тремпах», знает, что многие сефарды буквально страдают от звуков классической музыки, а ашкеназы быстро утомляются от «базарных» сефардских напевов.
Но не реже встречается и обратное. Чужая музыка загадочно влечет нас, оставаясь чужой. Мы не можем себе представить, чтобы в сумрачной русской душе зародилась бы какая-нибудь солнечная итальянская мелодия, какая-нибудь «Соле мио», но услышав ее, русская душа с легкостью проникается соответствующим настроением.
Как бы то ни было, ясно одно, независимо от того, находит ли у одного народа отклик музыка другого народа, - воспринимается она столь же непосредственно, как горный пейзаж или бурное море.
В музыке души всех обитателей этого мира сообщаются так же непосредственно и просто, как сообщаются в грядущем мире души усопших. А в песне, в которой музыка и слово соприкасаются, выявляется дополнительный смысл обоих. Ведь странное дело, мы охотно слушаем песни на неизвестных нам языках, не интересуясь, что в них поется, но предпочитаем, чтобы эти песни именно пелись, а не просто наигрывались.
Это значит, что музыка и слово проникнуты друг другом, причем проникнуты так, что звучание содержит какой-то предварительный смысл.
Брачная логика, согласно которой мужчина представляет собой сочетание мужского и женского начал, а женщина возможна только в собственной изолированной чистоте - пронизывает все миры и присуща любой действительности.
Справедливо это и в отношении песни, и более широко в отношении поэзии. Слово – это всегда сочетание музыки и слова, поэтому мы даже говорим «музыка слова», намекая на то, что в этой музыке уже предвосхищен смысл слова. Музыка же чиста в своей бессловесной сущности и именно в силу этого не захвачена проклятием смешения языков.
Поэзия и музыка идут рука об руку. Поэзия и музыка сужены друг другу, но венчает их певец. Задумаемся, с чем связана небывалая популярность певцов? Почему они являются предметами культа? Во-первых, потому что в песне встречаются музыка и слово, а во вторых, потому что их встреча должна быть личной, должна раскрываться в какой-то личности. Но поэтому же именно в пении, как ни в каком другом занятии, раскрывается человеческая душа, обнаруживается что-то для него характерное.
Законы скромности запрещают женщинам петь в присутствии посторонних мужчин. И это лишний раз говорит, что пение раскрывает человека изнутри, в его интимном существе.
В этом смысле очень много говорит народная музыка.
Иудаизм утверждает, что в песне присутствует душа народа. Но душа народа – это его ангел - хранитель. Таким образом, нигде так, как в своей народной песне, не приближается народ к престолу Всевышнего (в церковной песне он приближается не как народ). Но как это общее представление иудаизма сочетается с практикой постоянного использования песен окружающих народов?
Если в музыке, т.е. в первичном душевном движении, имеется некоторая природная подлинность, то она может быть переадресована Всевышнему.
Существует хасидская песня, которая поется не по-еврейски, а по-русски, и под мотив русской плясовой: «Не боюсь я никого, только Бога одного. Никого, никого, только Бога одного. Я не верю никому, только Богу одному. Никому, никому, только Богу одному».
Если учесть, что подобное пение вполне допускает прием горячительных напитков, то мы и вовсе можем удивиться. Что мешает этой песне быть просто русской? С какой стати она должна считаться хасидской?
Причина вполне очевидна: в русском культурном пространстве эти слова «не соответствуют» музыке. «Сугубую ектенью» никакой порядочный русский человек под плясовую петь не станет, так как для него это шутовство и занижение. Ведь для христианина, относящегося к миру будничного, характерно разделение жизни на две сферы: профанную и сакральную. Но еврей относится к святому, и его быту чуждо такое разделение. Весь быт еврея подчинен воле Всесвятого. А потому то, что дико и противоестественно для русского человека, вполне уместно для еврея.
Но зачем вообще все это делается? С одной стороны это воспринимается как «тикун», т.е. как извлечение и очищение той Божественной искры, которая присутствует в каждом национальном опыте. С другой стороны, считается, что посвятив песню какого-либо народа Всевышнему, нейтрализуется злой умысел этого народа против Израиля.
Этот прием неоднократно использовался в еврейской истории. Так, хорошо известно, что один из хабадских напевов представляет собой военный марш наполеоновской армии. Основатель движения ХАБАД рабби Шнеур-Залман из Ляд видел в Наполеоне диктатора нового типа, не признающего над собой Создателя, и вместе со многими другими еврейскими духовными лидерами поддержал в 1812 году сторону России. Хорошо известно, что при приближении Наполеоновской армии рабби Шнеур-Залман счел возможным покинуть свой дом в субботу. Как показывает это Песах Майбурд в своей работе «Залман Борухович - победитель Наполеона» (Окна 28.09.00), разгром французской армии в значительной мере мог быть предопределен саботажем поставок фуража еврейскими торговцами. Но, взяв на вооружение наполеоновский марш, ХАБАД добивался той же цели, что и торговцы фуража.
Раби Нахман из Брацлава в следующих словах выражает эту идею: «Всевышний, да будет Он благословен, смотрит, кто намерен притеснять нас, какой народ наговаривает против нас, и избавляет нас от них. Поэтому, если имеется народ, замышляющий против нас недоброе, то хорошо играть музыку того народа, который против нас замышляет. Потому что посредством песни, спетой во имя небес, и мелодии, проигранной во имя небес, может пробудиться милосердие Всесвятого, который увидит злой умысел, исходящий против нас от этого народа, и избавит нас».
Насколько я могу судить, за этой концепцией стоит идея того, что ангел - хранитель народа (совпадающий с душой народа, а тем самым и с его песней) при определенных условиях может предстоять также и за еврейский народ. Когда евреи молятся и вопиют ко Всевышнему на мотив народной песни, то они как бы побуждают ангела - хранителя (в нормальной ситуации отстаивающего перед Престолом интересы подотчетного ему народа) заступиться также и за народ еврейский. Ведь тем самым еврейский вопль вырывается как бы «из души» другого народа.
Как бы то ни было, но если даже песни врагов евреев можно воспринять в Божественном свете, то тем более велико значение той музыки, которая вдохновлена свыше.
Если мы можем использовать марш Наполена (и по праву, ведь Всесвятой - «Бог воинств», «Муж брани» - Шмот 15.3), то тем более естественно обращаться к ангельским славословиям, стремясь к Всевышнему.
Нет сомнения, что та музыка, которая исполнялась левитами в Храме, была ангельской. О ее природе нам остается лишь гадать. Однако существует множество напевов разных молитв, которые пришли в еврейский мир явно не со стороны народов, а занесены с небес, или, что в сущности то же самое - зародились в еврейской душе (например в душе Шломо Карлебаха или в душе Авраама Фрида).
Вот как рассказывается об этом зарождении в одной хасидской легенде: «Ходил слух, что мелодию, на которую часто пел маггид Израиль из Кожниц, он услышал из уст ангелов, певших во славу Бога. Но один из учеников маггида говорил, что это не так, что это ангелы услышали мелодию из уст равви. Позднее, когда об этом рассказывал сын того ученика, он прибавлял: «То были ангелы, родившиеся от благословений святого маггида»