Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ

АРЬЕ БАРАЦ

Недельные чтения Торы
Праздники и даты

К содержанию

Недельная глава "Корах"

ОБРАЩЕНИЕ К КОРНЮ («Корах» 21.06.2012)

Чтобы оставаясь собой, каждая из культур могла бы объединиться с прочими культурами, объединиться вокруг провиденциального хребта истории, разобщенному человечеству предстоит обратиться к иудаизму. Только иудаизм, объединяя всех, сохраняет каждого в его самобытности, как сказано: «И будет в конце дней: гора дома Господня упрочена будет во главе гор и возвысится над холмами, и стекутся к ней народы… ибо из Сиона выйдет Тора и слово Господне – из Иерусалима. … Ибо все народы пойдут – каждый во имя божества своего, а мы пойдем во имя Господа Бога нашего». (Миха 4:1-5)

Монополия разума

В недельной главе «Корах» говорится: «И отделился Корах, сын Ицара, сына Кэата, сына Леви, и Датан, и Авирам, сыны Элиава, и Он, сын Пелета, сыны (из колена) Рувена, И предстали пред Моше, и (с ними) двести пятьдесят мужей из сынов Израиля, начальники общины, призываемые на собрания, люди именитые. И собрались против Моше и Аарона, и сказали им: полно вам! ведь вся община, все святы, и среди них Господь! Отчего же возноситесь вы над собранием Господним? И услышал Моше, и пал на лицо свое, И сказал Кораху и всем сообщникам его, говоря: завтра утром Господь известит, кто Его и кто свят, того да приблизит к Себе; и кого изберет, того и приблизит к Себе. Вот что сделайте: возьмите себе совки, Корах и все сообщники его, И положите в них огонь, и кладите на них курения пред Господом завтра; и будет: человек, которого изберет Господь, тот свят». (16:1-7)

Высказанная Корахом идея всеобщего равенства сама по себе глубоко подлинная и глубоко иудейская идея. Как сказано в Талмуде: «Адам был создан единственным... ради мира между людьми, чтобы не говорил человек человеку: Мой отец больше твоего» (Сангедрин.37а.). С другой стороны, в Торе содержится немало законов, направленных, выражаясь современным языком, на поддержку «слабых слоев населения», т.е. имеющих явственно «уравнительный», «социалистический» характер.

Но при том всем, что идея равенства восходит к Торе, нельзя забывать, что к ней же восходит и прямо обратная идея, а именно идея уникальности, идея неповторимости, то есть идея радикального неравенства! И предельным выражением этой идеи является как раз тайна избрания: как избрания евреев из среды народов, так и избрания сынов Леви и сынов Аарона из среды сынов Израиля.

В целом это сочетание не удивительно, так как идея тождества и идея различия подразумевают друг друга. Даже Гегель, все отождествивший и все подогнавший под разум, писал: «сравнение имеет смысл лишь при предположении наличного различия, и точно так же наоборот, различие имеет смысл лишь при предположении наличного сходства». Подобно Кораху, фиксировавшись на тождестве, не мысля ничего отличного от разума, Гегель изгнал из бытия индивидуальность, то есть попросту изгнал из бытия само бытие. Монополия разума неизбежно влечет за собой подавление всего "неразумного", подавление, чреватое тоталитаризмом и террором.

В статье «Одинокий мыслитель», посвященной Шестову, академик Ахутин в следующих словах пишет о предельном выражении этой тенденции: «сейчас, в попытках усвоить его горький урок, мы в состоянии лучше понять, о чем с такой настойчивостью говорил нам этот критик метафизического разума. Вдумываясь в опыт тоталитаризма, доискиваясь его корней, мы уясняем, что речь идет не об очередной идеологии, а об идеологической псевдоморфозе самого разума, стремящегося к действию,— когда разум, оставив критическую тяжбу с собой, обращает философию в единое всеобъясняющее учение, монологически возвещаемое от лица самой единой истины. В таком уме только и может родиться замысел тотального переустройства или обустройства «неразумного» мира. Ряд дальнейших подмен понятен и неизбежен. Философское же внимание Шестова было пожизненно захвачено тем «случайным», «единичным», «неразумным», что приносится в жертву на путях к царству разума и добра или выбрасывается из него во тьму».

Почему иудаизм

Но и путь тотального различения, тотального размежевания, путь выпестывания каждого индивидуального бытия, вне координирующей альтернативы, не менее коварен. В книге «Тяжба о бытии» Ахутин пишет: «Одно из главных явлений ХХ века — закат идеи (чуть ли не мифологии) всемирно-исторического прогрессивного развития, возглавляемого Европой. Разные культуры, вольно или невольно сообщаемые друг другу в общежитии современного мира, обнаруживают неслыханные смысловые ресурсы, их уже нельзя считать историческими реликтами, застрявшими на пути, давно пройденном Европой. Но и эпохальные миры европейской истории выходят из подчинения прогрессистской схеме. Ничто, оказывается, не прошло, не преодолено развитием, не "снято" на гегелевский лад. Голоса мифа, эллинской классики, Средневековья, Просвещения, — как и голоса Востока, Африки, Латинской Америки (говоря слишком обобщенно) — звучат с новой силой и новым смыслом, вступают в заинтересованный диалог или вызывают на суд, требуя ответа. И это происходит не только в современном искусстве, где такая со-временность времен едва ли не норма, но и в философии, и в нравственном самосознании, и даже в цитадели новоевропейской цивилизации — науке. Те же голоса внятны и религиозному слуху, когда он исторически чуток, внимателен к миру и ответственен (способен отвечать за себя)».

Между тем на фоне этой первичной демонополизации сложилась концепция «мультикультуризма», т.е. идея столь предельного культурного релятивизма и индифферентизма, которая лишает человечество всякой культурной координация, которая ведет к спинальному параличу человеческой истории. Более того, в условиях воцарения этой концепции вместо разума на монополию неизбежно начинает претендовать лишь одна из индивидуальностей, лишь одно – и, разумеется, самое безмозглое, самое наглое и нахрапистое бытие – в нашем случае ислам.

Имеется ли выход из этого тупика? Имеется ли культурная альтернатива? По-видимому, да, и это обращение к Торе, в равной мере опирающейся и на тождество и на различие, это обращение к тому, который, являясь «частным» Богом Израиля, одновременно является и «всеобщим» Царем всего мира. Рано или поздно, именно вокруг Израиля предстоит объединиться человечеству. Как весь Израиль, как все двенадцать колен, обладавшие своим наделом земли, центрировались вокруг безземельного и преимущественно избранного, преимущественно освященного Леви, так и все народы в свой час сцентрируются вокруг Израиля, как сказано: "И придут народы многие и племена сильные искать Господа Цваота в Иерусалиме и молиться Господу. Так сказал Господь Цваот: в те дни схватятся десять человек из всех народов разноязычных и держаться будут за полу иудея, говоря: пойдем с вами, ибо слышали мы, что с вами Бог". (Захар 8:22-23)

Чтобы оставаясь собой, каждая из культур могла бы объединиться с прочими культурами, объединиться вокруг провиденциального хребта истории, разобщенному человечеству предстоит обратиться к иудаизму. Только иудаизм, объединяя всех, сохраняет каждого в его самобытности, как сказано: «И будет в конце дней: гора дома Господня упрочена будет во главе гор и возвысится над холмами, и стекутся к ней народы… ибо из Сиона выйдет Тора и слово Господне – из Иерусалима. И будет Он вершить суд между народами многими, и рассудит племена сильные до (пределов) далеких, и перекуют они мечи свои на орала, и копья свои – на садовые ножницы; не поднимет народ на народ меч, и не будут они больше учиться войне… Ибо все народы пойдут – каждый во имя божества своего, а мы пойдем во имя Господа Бога нашего». (Миха 4:1-5)

Как мы знаем, еще Кьеркегор, оставив Гегеля, побежал учиться к «частному мыслителю Иову». Ахутину этот путь представляется столь же естественным. Приведенный выше фрагмент он продолжает следующими словами: «На протяжении всех Средних веков, как в христианском, так и в мусульманском мире Иов, как правило, служил примером терпения и смирения. «Господь дал, Господь и взял, да будет имя Господне благословенно!» (Иов. 1,21) — «...Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» (Иов. 2,10). «Лишь кризисы, ознаменовавшие начало и дальнейшее движение Нового времени, — замечает С.С. Аверинцев, — раскрыли глаза на глубины, которые таятся в "Книге Иова». Кризисное сознание, словно заново открывающее глубинный смысл древнейшего текста, отразилось, по мнению исследователя, в некоторых мотивах трагедий Шекспира, в «Фаусте» Гете, в знаменитом бунте Ивана Карамазова. Но кризис, глубину которого улавливали в XIX веке лишь наиболее совестливые умы, всерьез разразился в ХХ веке. Именно ХХ век оказался площадью всемирно-исторического скандала, еще неизвестно, способного ли стать осмысленным судом.

Всякий, знакомый с русской философией, вспомнит, разумеется, в этой связи творчество Льва Шестова, которому Шекспир, Достоевский и Ницше также "раскрыли глаза" на «Книгу Иова». Два сочинения, в которых мысль Шестова нашла, пожалуй, наиболее полное выражение, называются «На весах Иова» и «Афины и Иерусалим». Шестов как бы вновь затевает древний спор Иова с его благоразумными и благочестивыми друзьями — утешителями и обличителями, — вызвавшими, несмотря на всю свою благочестивость, гнев Бога, самолично вступающего в этот неслыханный спор. Спор, оказывается, не только не разрешенный, но с течением веков разгорающийся с новой силой, втягивающий новых участников, открывающий новые смысловые измерения. К суду этой вековечной теодицеи привлекают и привлекаются у Шестова уже не только герои Достоевского и Толстого. Он взвешивает на весах Иова всю европейскую метафизику и теологию»

Все тупое и брутальное ищет сегодня опоры в исламе, все чуткое и мыслящее обращается к корню, обращается к первозданной форме Синайского откровения.

К содержанию

© Netzah.org