Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ

АРЬЕ БАРАЦ

Недельные чтения Торы
Праздники и даты

К содержанию

Недельная глава "Маттот"

ЭЛИКСИР ЖИЗНИ («Маттот» 5765 - 28.07.2005)

Вожделение и боль

Недельная глава «Маттот» начинается следующими словами: «И говорил Моше главам колен сынов Исраэйля, говоря: вот что повелел Господь: Если кто даст обет Господу, или поклянется клятвою, положив зарок на душу свою, то он не должен нарушать слова своего: все, как вышло из уст его, должен он сделать». Практика давать зароки, т.е. налагать на себя различные ограничения, достаточно распространена. Человек может ограничить себя в приеме какой-то лакомой пищи, он может расстаться с какой-либо слабостью, например, курением, и т.д. В установленной Торой форме такого рода ограничения имели место в назарействе. Человек, взявший обет назарейства, не стригся, не пил вина и не соприкасался с покойниками.

Нередко обеты назарейства противопоставляются монашеским обетам, предполагающим безбрачие. Между тем уместно заметить, что евреями также даются обеты воздержания от половой близости. Примеры такого воздержания можно встретить даже в ТАНАХе (Шмот 19.15. II Шмуэль 11.11). Разумеется, иудеи не дают обет безбрачия, как это принято в христианстве, но временное воздержание принято. Достаточно сказать, что в период войн и других массовых бедствий галаха рекомендует воздержание от сексуальной близости. В любом случае бесспорно, что считая супружество обязательным и религиозно осмысленным состоянием, иудаизм не менее настороженно, чем христианство, относится к сексуальному вожделению. Так, например, в Гемаре говорится: «Тот, кто передает женщине деньги из рук в руки с намерением посмотреть на нее, не избегнет ада, даже если он полон Торы и добрыми делами, как Моше рабейну» (Ирувин 18).

Постоянная борьба со страстями и вожделениями – это задача всякого богобоязненного человека, как сказано в Тании (Гл.13): «Нужна великая и неустанная борьба, чтобы, будучи движимым страхом перед Всевышним, сломить влечение, горящее как пламя огненное, и это рассматривается как великое испытание».

Первым же из вожделений и влечений по праву считается сексуальное влечение, и поэтому неудивительно, что – по крайне мере в христианском мире – держащееся на безбрачии иночество сопоставляется с мученичеством.

Так основатель ордена редомтористов Лигуори пишет: «Мученичество! Какое в высшей степени богоугодное духовное упражнение! Но можно сказать, что монашество некоторым образом превосходит его».

Лев Шестов в своей книге «Sola fide», разъясняя это утверждение Лигуори, делает одно спорное замечание: «пострадать за веру, принять на себя пытки и муки, чтоб не совершить отступничества, хотя и трудно, бесконечно трудно – но все же легче, чем постоянно годами, десятилетиями безо всякого внешнего принуждения, из одного только желания угодить Господу, нести непосильно тяжелые труды и испытания» (стр 219)

Скорее, как раз наоборот. В том то и дело, что любое подвижничество выглядит доступным всякому человеку упражнением по сравнению мученичеством, на которое способны очень немногие. Не сломленных пыткой людей - единицы по сравнению с теми, кто не выдержали боли. Не говороя уже о том, что если человек перенес одну пытку, то это не значит, что он не будет сломлен другой.

«Если бы меня вновь подвергли такой пытке, - свидетельствует тамплиер Понсар де Гриси, - я бы отрицал все, что я говорю сейчас. Я готов испытать мучения, если они кратковременны; пусть они отрубят мне голову или сварят живьем во славу ордена, но я не могу переносить такого длительного мучения, какому меня подвергали на протяжении моего двухлетнего заключения».

Естественные влечения обладают той силой, которая в принципе может быть преодолена, боль же характеризуется в первую очередь именно своей непереносимостью.

Декарт сказал, что не существует столь слабого духа, который бы не мог противостоять своим природным желаниям. В этом смысле приемлемым выглядит и приведенное выше суровое высказывание Гемары, и обеты монашества. Человек, всякий человек в силах подняться над вожделениями своей плоти, всякий человек (если он того пожелает) способен хранить монашеские обеты.

Между тем очевидно, что у каждого человека имеется свой «болевой порог», за которым он теряет над собой контроль. В этом отношении высказывание Декарта выглядит неполным. Оно как бы требует антитезиса: не существует столь сильного духа, для которого нельзя было бы подобрать боль, которая не смогла бы его сломить.

Бесценная техника

Нет никакого сомнения в том, что Всевышний ждет от человека верности даже под пыткой, что отречение от Корня бытия, чем бы оно ни было обусловлено – в высшей степени разрушительно для человеческой души.

В «Тании» сказано: «Осуществление Торы и ее заповедей зависит от того, помнит ли человек о своей готовности отдать жизнь Всевышнему ради Его единственности, и она должна быть неизменной в сердце его всегда и на самом деле, днем и ночью, не удаляться из памяти его, ибо так он сможет устоять против своего дурного влечения». (Гл. 25) Но отдать жизнь за Тору относится к числу посильных задач. Вынести пытку - совсем другое дело. И сознание этого днем и ночью отравляет жизнь благочестивых людей, все духовные достижения которых тем самым оказываются под вопросом. При этом даже не важно, доведется ли нам при жизни подвергнуться пытке. Можно не сомневаться, что в посмертии душа будет испытываться в гееноме всесторонне, и в частности будет подвержена каким-то аналогам тех земных истязаний, которые вынесли праведники.

Итак, выполнять заповеди, не убедившись вначале в способности переносить боль - это все равно что затевать крупное коммерческое предприятие, не удосужившись проверить состояние банковского счета.

Только после того, как мы можем быть уверены, что перенесем любую пытку, мы можем спокойно продолжать исполнять заповеди: накладывать тфилин, раздавать милостыню и поддерживать окружающих добрым словом. Зачем человеку совершать свои многочисленные духовные упражнения, если он не уверен, что выдержит главное испытание? Зачем драить палубу, когда нет возможности заделать пробоину в трюме, и плавание подходит к концу?

Итак, способность переносить пытки является важнейшим условием достижения вечной жизни. Одного этого умения, разумеется, недостаточно, но мы должны понимать, что только будучи уверенными, что мы не отречемся под пыткой, имеет смысл приступать к другим духовным упражнениям. А стало быть, освоение техники перенесения пыток вроде бы должно являться нашей первостепенной задачей.

Иными словами, если какое-либо знание избавляет от боли, то именно за него следует хвататься как за панацею. Ведь тогда это единственное знание, которое несет избавление, которое делает человека по-настоящему свободным. «Навык» вытерпеть пытку бесценен. Приобретение этого «навыка» означает обретение свободы. Техника перенесения пытки – это эликсир жизни, это философский камень, это то сокровенное знание, к которому вроде бы должен стремиться всякий обеспокоенный своей вечной участью человек.

И тут я бы хотел обратить внимание на то, что некоторые восточные медитации как раз позволяют человеку достигать такого бесстрастия, что йог становятся неподвластным боли. Восточные учения делают человека хозяином его плоти, и тем самым вроде бы спасают его.

Однако на этом основании все же никто не спешит стать буддистом или индуистом. И не трудно понять почему.

Очень может быть, что обезболивание, даруемое буддизмом, это обезболивание морфия, плата за которое, как известно, выше чем сама боль. Очень может быть, что тот «гипнотизер», который сделал бесчувственным тело йога, в какой-то момент придет за его душой и овладеет ею целиком.

Способность не поддаваться боли – это такое сказочное богатство, что когда нам его кто-то предлагает у нас невольно вкрадывается такое же недоверие, как если бы нам кто-то предложил даром миллион долларов. Только очень наивный человек может поверить в искренность такого подарка. Скорее он отнесется к этому предложению, как все мы относимся к рассылаемым по интернету предложениям заработать крупную сумму денег.

Вполне возможно, что обезболивание, даруемое буддизмом, мало чем отличается от обезболивания, даруемого морфием. Возможно, что в загробном мире за душой явится ангел смерти, и победа над болью окажется пирровой.

Впрочем, буддизм и не делает секрета из того, что его победа над болью дается ценой утраты собственной индивидуальности, по меньшей мере ценой прозрения ее полной иллюзорности.

Но возможно ли подлинное «кошерное» избавление от власти боли?

Прежде всего следует отметить, что иудаизм считает мученичество, т.е. претерпение боли во избежание совершения преступления, делом возможным и крайне желательным с точки зрения небес.

В Гемаре приводится не одно описание мученических смертей, в частности р. Акивы: «Его повели на казнь как раз в то время, когда читают «Шма». Железными гребнями терзали палачи тело р. Акивы, а он, сосредоточенно читая «Шма», стоял, с покорностью и любовью принимая кару Божию.

Учитель! – воскликнули ученики, - Где мера терпению твоему?

Дети мои, - отвечал р. Акива, – всю жизнь не давало мне покоя заповеданное нам: «И люби Бога всей крепостью своею». Это значит: люби Господа даже в ту минуту, когда Он душу отнимает у тебя». (Брахот 61)

Из этого описания у нас может сложиться ощущение, что р. Акива находился в тот момент экстатическом состоянии. Однако, даже если в данном случае это не так, известно, что иудейская мистика располагает не худшими чем буддизм средствами преодоления боли.

Так Гершом Шолем пишет: «В сочинениях некоторых каббалистов Великое Имя Божие является в качестве высшего объекта медитации мученикам в их последний час. В своей проникновенный речи великий мистик Авраам бен Элиэзер ха-Леви из Иерусалима (ум. 1530) рекомендует тем, кому угрожает мученическая смерть, погрузиться в час своей смертной муки в Великое Имя Господа, явить своему внутреннему взору Его пылающие письмена и сосредоточить на них все свое внимание. Последовавший этому совету не почувствует жара пламени и мук пыток. «И хотя человеческому разуму это может показаться невероятным, святые мученики испытали это и передали это нам».

Итак, не только нирвана, достигнутая буддистом, но и «двекут», достигнутый хасидом, вырывают душу из-под власти боли.

Ересь докетизма

И все же вопросы остаются. Причем дело не только в том, что приведенные опыты являются экзотическими и в своем роде даже элитарными, т.е. относящимися к узкому кругу «посвященных».

Даже если признать, что хасидский патент избавления от боли не уступает по своей эффективности буддистскому патенту, выгодно отличаясь от него своей кошерностью, некоторые сомнения сохраняются также и в его отношении. Во всяком случае, если «каббалистические» средства превозможения боли сродни буддистским и держатся на общей мистической отрешенности, то ситуация невольно начинает напоминать докетизм.

Докетизмом именуется древняя христианская ересь, согласно которой Иисус, будучи по сути самим божеством, конечно же не страдал, и его агония на кресте была лишь одной видимостью.

Это специфическое учение между тем бросает определенную тень на любое мистическое преодоление боли средствами «двекута». Ведь если «двекут» является анальгетиком, то значит, Всевышний действительно не страдает и страдать не может. И все же что-то настоятельно мешает нам принять докетистскую идею.

Действительно, Бог докетистов больше похож на бесстрастных и безучастных богов Эпикура, нежели на ревнивого Бога Израиля.

Более того, из самых разных источников и интуиций мы знаем, что Всевышний именно страдает, по меньшей мере, страдает в Своих творениях.

В книге «Эйха» сказано: «Придет на нас внезапно истребитель». Талмуд следующим образом комментирует эти слова: «Не сказано «на тебя», но «на нас», т.е. на Меня, Господа, и на тебя, народ, пришел истребитель» (Гитин 58).

Итак, Всевышний страдает наравне со Своим народом. О том, что по-другому и быть не может, нам подсказывает имеющийся у всех людей опыт сострадательности. При этом знаменательно, что встречаются люди, способность сострадания которых столь велика, что они покрываются синяками, когда наблюдают избиение другого человека. Католический опыт стигматиков лишь одно из явлений общего ряда. Но если даже люди способны так переживать друг за друга, то неужели Всевышний не способен?

Теология Бога, страдающего муками Своих созданий, возможно никем специально и не разрабатывалась, но подразумевается повсеместно. Например, Эли Визель в книге «Ночь» в следующих словах описывает сцену казни подростка в одном из нацистских лагерей: «Более получаса он оставался там, мятущийся между жизнью и смертью, медленно агонизируя на наших глазах. И мы должны были смотреть ему в лицо. Он был еще жив, когда я проходил против него. Его язык был красен, его глаза еще не остекленели. Позади себя я услышал, как тот же самый человек спросил: «Где же Бог?». И я услышал голос внутри меня отвечающий мне: «Где Бог? Да вот же Он – агонизирует на этой виселице».

Но что тогда означает тот «докетистский» опыт, о котором пишет Гершом Шолем? Каким образом «двекут» приводит к обезболиванию?

Возможно, этот каббалистический опыт действительно сродни буддистскому и достигается за счет общей мистической отрешенности. В действительности, я этого не знаю. Но в то же время я вполне могу допустить, что обезболивающий эффект «двекута» объясняется тем, что Всевышний преодолевает боль. Очень может быть, что Всевышний приводит своего мученика в то место в Себе, где боль того преодолена.

Боль нестерпима по определению, но все же для человека, а не для Бога. Бог силен преодолеть любую боль. И совершенный мучеником «двекут» позволяет ему получить удел в Божественной победе!

Но как быть обычным людям, которые «двекута» совершить не умеют? Как им перенести непереносимое? Вопрос этот нешуточный.

Как мы помним, не существует столь слабого духа, который был бы неспособен преодолеть природного вожделения. Это значит, что каждый грешник способен раскаяться. Это значит, что каждый грешник в глубине души знает, что его вечная участь целиком находится в его руках. Но отрекшийся под пытками человек вроде бы знает, что раскаяться не может. Ведь он знает, что при следующей пытке вновь впадет в грех отречения и отпадения от Бога.

Что же ждет его в вечности? Ответить на этот вопрос в высшей степени трудно. С одной стороны язык не поворачивается сказать, что такой человек навсегда губит свою душу, ведь запредельная боль поглощает и устраняет человека, он почти также лишается ответственности, как ее лишается человек находящийся под гипнозом. Но с другой стороны невозможно все же поручиться, что его грех не будет ему вменен. Выдать такую индульгенцию никто из смертных не вправе.

И все же я рискну поделиться одним соображением. Оставим даже в стороне аргумент «непереносимости» боли, который предполагает полное снятие ответственности. Допустим, что ответственность есть. Допустим даже, что на небесах считают, что противиться боли ненамного тяжелее, чем любой страсти. Даже и в этой ситуации еще не все потеряно, так как грех может быть искуплен в гееноме.

Согласно еврейской традиции, души практически всех людей идут в посмертии в геенном, где либо очищаются, либо уничтожаются. В общем случае можно сказать, что очищаются те души, которые совершали грехи по легкомыслию, не воспринимая их как грехи, ибо усвоили их с малолетства. В целом эти души приняты небом, и в гееноме проникаются убеждением неприемлемости того, с чем они свыклись при жизни, как-то: лжи, злословия, или даже воровства и распутства. Уничтожаются же те души, греховный выбор которых был совершен сознательно. Они все давно для себя решили и не испытывают в гееноме спасительных мук, а разве что мучительную ненависть к Свету.

Поначалу может показаться, что человек, уступивший боли, относится ко второй категории. Он сознательно пошел на нарушение.

Но почему его не отнести к первой группе? Может быть, он раб не столько боли, сколько легкомыслия? И если ему надлежит осознать недопустимость отречения под пыткой, то он осознает его так же ясно, как легкомысленный лжец осознает недопустимость неискренности.

Искупление, изменение отношения может быть достигнуто только за счет постоянного присутствия Истины. Однако Истина не только судит, но также и помогает преодолевать. Иными словами, как в гееноме человек отучается от лжи, также он может отучиться там и от отречения под пыткой.

Таким образом, мы вправе допустить, что искупление греха отступничества может происходить в рамках искупления многих других грехов, связанных с недостаточной продуманностью и осведомленностью. Мы вправе ожидать, что Всевышний снизойдет в гееном к этим душам и также претерпит с ними их боль, как Он претерпевал ее со «святыми мучениками» в земном мире.

Если же предположить, что в ходе очищения в гееноме каждому суждено побывает на месте каждого, то аналогичному испытанию должны быть подвержены вообще все человеческие души, а не только те, кто волею небес действительно подверглись пытке. А в этой ситуации опыт «святых мучеников», «погрузившихся в час своей смертной муки в Великое Имя Господа», служит нам великой надеждой на то, что если в посмертии испытанию запредельной болью подвергнется наша собственная верность Всевышнему, то с Его помощью мы ее преодолеем.

К содержанию

© Netzah.org