Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ

АРЬЕ БАРАЦ

Недельные чтения Торы
Праздники и даты

К содержанию

Недельная глава "Экев"

БЛЕСК И НИЩЕТА АТЕИЗМА 10.08.

Величие атеизма

В недельной главе «Экев» мы читаем следующие знаменитые слова: «Он смирял тебя и томил тебя голодом, и питал тебя маном, которого не знал ты и не знали отцы твои, чтобы дать тебе понять, что не хлебом одним живет человек, а всем тем, что исходит из уст Господа, живет человек» (Дварим 8:3)

Итак, Тора предлагает четкую параллель: Хлеб - это Слово Всевышнего, и соответственно голод телесный - это образ и подобие голода духовного.

Об этом духовном голоде красочно говорится у пророка: "Вот наступают дни, – сказал Господь Бог, – когда пошлю Я голод на землю: не бесхлебицу и безводье, а (голод и жажду) внимать словам Господним. И будут бродить они от моря к морю и с севера к востоку, скитаться будут в поисках слова Господня, но не найдут (его). В тот день от жажды этой падут в бесчувствии прекрасные девы и юноши". (Амос 8:11)

На протяжении веков люди читали эти слова, по своему толкуя их, но быть может только в Новое время они наполнились подлинным глубоким значением. Во всяком случае, Новое время принесло множество свидетельств мук такого рода.

«Переписка из двух углов» (1920) между Михаилом Гершензоном и Вячеславом Ивановом начинается следующими примечательными словами: «Знаю, дорогой друг мой и сосед по углу нашей общей комнаты, что вы усомнились в личном бессмертии и личном Боге». Бесспорно, что это сомнение в той или иной мере испытало подавляющее большинство людей Нового и Новейшего времени. Особенно острый кризис безверия человечество испытало именно в ту пору - в конце 19 и начале 20 веков. Именно тогда крик души, не принимающей безбожной действительности, был особенно пронзителен и чист.

Испанский экзистенциалист Мигель Унамуно писал: «Я не утверждаю, что мы заслуживаем того света или что логика доказывает его существование. Я заявляю, что он нужен мне все равно, заслуживаю я его или нет. Я заявляю, что все происходящее меня не удовлетворяет, что я жажду бессмертия и что без него мне на все наплевать. Мне оно необходимо, не-об-хо-ди-мо!»

Еще раньше Достоевский сказал: «Любовь к человечеству даже совсем немыслима, непонятна и совсем невозможна без совместной веры в бессмертие души человеческой» и далее: «Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация. А высшая идея на земле лишь одна, а именно идея бессмертия души человеческой, ибо остальные «высшие» идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из одной ее вытекают».

Но очевидно, что еще более «высшей» идеей нежели идея бессмертия является идея личного Бога – то есть Бога Израиля. Поэтому неудивительно, что Достоевский признавал, что и «вечная жизнь» может обернуться «банькой с пауками". Его Свидригалов говорил: "Нам вот всё представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится"

В том-то и дело, что бессмертие без Бога – это ад. Человеку в равной мере необходимы и личное бессмертие, и личный Бог.

Но как все же было возможно существование миллионов людей, отрицавших и то и другое? Как они могли выносить этот лютый голод? Как они не вымирали целыми континентами? Как они могли ужиться с античеловеческими концепциями человека?

В самом деле, понимать собственно человеческие порывы (сострадание, солидарность, любовь и пр) как фантомы, являющиеся лишь сублимациями чего-то более глубинного (например, фрейдовского ОНО), или же просто отражением «биохимических процессов», означает подписать себе смертный приговор. Человек, согласившийся с тем, что он не человек, что «человеческое достоинство» является лишь иллюзией и условностью, ставит под вопрос свое существование в качестве человека.

Арнольд Глен пишет: «Человек дискредитирует себя, если он определяет себя как личность, осознающую себя жертвой самообмана, в котором «на самом деле» происходит нечто совсем иное, осуществлению чего служит этот самообман»

И все же факт налицо – значительное число атеистов не испытывают того мучительного изнуряющего стресса, который казалось бы должен преследовать живую человеческую душу, охваченную духовным голодом, голодом Слова.

То, что многомиллионные массы людей на протяжении всей жизни верят, что они сумма биохимических процессов, и при этом поддерживают между собой человеческие взаимоотношения, означает только одно: в глубинах того самого «подсознания», в которых Фрейд тщетно искал ОНО, теплится вера в НЕГО, в живого Бога Израиля, который все приведет на суд, будь то доброе или худое (Коэлет 12:14).

Голод к Слову никогда не был полным. Сохранялись «гуманитарные каналы», по которым Слово продолжало проникать в души, разочаровавшиеся в традиционных религиях и ушедших по ту сторону добра и зла. Более того, в какой-то момент эти частные «гуманитарные каналы» превратились в основные. Слухи о смерти Бога оказались несколько преувеличенными. Умер не Бог, умерли религии, или точнее, рухнули те пласты школьной веры, в которых Бог был представлен и замещен богом.

Сартр в своей программной работе «Экзистенциализм – это гуманизм» пишет, что экзистенциализм «есть лишь попытка извлечь все выводы из последовательной атеистической позиции». Но «атеистическая позиция» чревата двумя принципиально разными подходами: собственно атеистическим и агностическим. Атеист – это фанатик разума, но агностик, то есть корректно мыслящий, честный человек (а его и имеет в виду Сартр) оказался в равной мере неспособным ни верить, ни не верить в Бога.

Другими словами, вера лишь «понизила профиль», стала менее «уверенной». Так Унамуно свидетельствовал: «Верить в Бога – это значит страстно желать Его существования, вести себя как если бы Бог существовал; значит жить этим порывом и превратить его во внутреннее побуждение к действию». Ему вторит Тиллих: "Не существует убедительных доказательств существования Бога, но существуют акты мужества, которыми мы утверждаем силу бытия"

Но в чем-то такая вера свой «профиль» также и повысила, ибо предельно мобилизовала самого внутреннего человека, созидающего себя из бездны отчаяния.

Виктор Ерофеев пишет по поводу духовных исканий Шестова: «Считая отчаяние необходимой предпосылкой для веры (как и Кьеркегор, о существовании которого Шестов еще не подозревал), он «старательно» отчаивался, но вера не наступала... Между тем Н.Бердяев и С.Булгаков, да и другие богоискатели уже давно стали христианами, с меньшей или большей степенью ортодоксальности и, надо сказать, без особых мучений. Шестов оказался похож на незадачливого ученика, ломающего себе голову над школьной задачкой, в то время как его сверстники с веселыми криками носятся по двору. Но, глядя на них в окно, закусив во рту изгрызанную ручку, несчастный школьник знает твердо одно: они тоже не решили задачки, они просто «подогнали» ответ».

Ответы многих таких «властителей ответов» - «баалей тшува» - подогнаны. Воспрянувшая в последние десятилетия традиционная религия и поныне живет без должного покрытия, живет за счет прекраснодушного бодрячества, а не за счет мужественного скепсиса, на котором она обязана базироваться.

Игнорировать эту данность значит не приближаться, а удаляться от Бога.

Это не значит, что экзистенциалист не может быть традиционным верующим. Есть лубочная живопись, лишенная таланта и вкуса, но есть и примитивизм, в котором лубочный элемент не только находит свое оправдание, но и обнаруживает новое глубокое содержание.

Агностик, практикующий традиционную религию, выглядит таким примитивистом. Он не «прикидывается», он не «подгоняет ответ», все натурально. Но он также и не вязнет в высокомерии, цинизме и отчужденности профессиональных секуляристов. Культура критического мышления не препятствует его вере, но напротив, обогащает и углубляет ее.

К содержанию

© Netzah.org