Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ

Верность выбору

В недельно главе «Шофтим» мы читаем: «Не криви судом, не лицеприятствуй и не бери мзды, ибо мзда ослепляет глаза мудрых и извращает слова правых. Правды, правды ищи, дабы ты жив был и овладел землею, которую Господь, Бог твой, дает тебе. Не сади себе ашейрим и каких-либо кумирных дерев при жертвеннике Господа, Бога твоего, который ты сделаешь себе. И не ставь себе памятника (каменного сооружения для жертвоприношения), что ненавидит Господь, Бог твой». (16:19-21)

Итак, требование бескорыстного поиска истины соседствует с запретом идолослужения. Учитывая, что «не существует идолослужения, в котором бы не скрывалось искр святости» (Зохар), мы должны согласиться с тем, что такое соседство не случайно, что в вопросах веры человек легко может запутаться. Именно наличие в языческих культах элементов подлинного служения побуждали евреев древности обращаться к этим культам наряду с поклонением истинному Богу. Более того, еврейская традиция признает, что выяснить истину не просто порой даже в случае тех культов, которые сопряжены с явными преступлениями. Об этом учится из истории о царе Менаше: «И делал он то, что было злом в очах Господних, подобно мерзостям тех народов, которых прогнал Господь от сынов Израилевых… и поставил жертвенники Баалу, и сделал Ашэйру, как делал Ахав, царь Израильский; и. поклонялся он всему воинству небесному, и служил ему. И построил он жертвенники в доме Господнем, о котором Господь сказал: "В Йерушалаиме поставлю Я имя Мое". И построил он жертвенники всему воинству небесному в обоих дворах дома Господня; И провел сына своего через огонь, и гадал, и ворожил, и завел вызывающих мертвецов и чревовещателей; много сделал злого в очах Господа, чтобы прогневить (Его)». (21:2-6)

В трактате Сангедрин (90.а) говорится, что «все израильтяне имеют удел в мире грядущем… а те, что нет им удела в мире грядущем, это: отрицающие воскрешение, отрицающие, что Тора дана с небес и эпикоросы….Аба Шауль сказал: трем царям и четырем простолюдинам нет удела в мире грядущем. Три царя: Йеровам, Ахав и Менаше… Четыре простолюдина: Билам, Доэг, Ахитофель и Гехезия». Далее в Гемаре (102.б) развивается спор относительно царя Менаше, который явившись во сне раву Аши, засвидетельствовав себя глубоким знатоком Галахи, открыл ему, что если бы тот «был в его поколении, то побежал бы за ним (царем Менаше)»

Итак, Талмуд учит, что даже мудрецы, даже искренне ищущие люди способны самым роковым образом заблуждаться в казалось бы в самых очевидных вещах; не замечать разницу между словами Зохара «не существует идолослужения, в котором бы не скрывалось искр святости» и между противоположным им синкретиским присловием: «на вершине горы все тропы сходятся»... Причем из этой же Гемары можно понять, что Истина остается сокрыта не только в сем мире, но также и в мире грядущем!

В самом деле, согласно Гемаре, царь Менаше считает себя стоящим несравненно выше рава Аши и его учителя, а тем самым выглядит вполне согласным со своим земными выбором. Еще более явственно этот перенос в мир грядущий всего комплекса земных предрассудков обнаруживается в случае явления Билама Онкелосу (Гитин 57). Билам, сообщивший Онкелосу, что в грядущем мире Израиль занимает центральное место, в то же время отговаривал Онкелоса принять иудаизм. Что же касается императора Тита, душу которого Онкелос также вызвал для совета, то он не только отговаривал его принять иудаизм, но еще и утверждал, что самые почетные места в грядущем мире принадлежат тем, кто ненавидел и преследовал евреев. Нас не должно сбивать с толку это утверждение и Билама, и Тита о главенстве Израиля в будущем мире. В том, что евреи главенствуют везде, убеждены все антисемиты.

Верность души выработанным ею при жизни убеждениям подтверждается также внешними мистическими источниками. Так, шведский духовидец Иммануэль Сведенборг делает в этой связи следующее замечание: «Человек по смерти навеки пребывает таким, каков он есть по воле своей и по господствующей в нем любви. В этом я убедился также по множеству опытов: мне дано было беседовать с людьми, жившими за две тысячи лет, коих жизнь описывается в истории, и потому известна. Оказалось, что они еще и доныне сами на себя похожи и точно таковы, какими описаны, т.е. что они все те же по любви своей, из коей и по коей образовалась вся их жизнь» (480)

Рассказы тысяч людей, вернувшихся к жизни после того, как они испытали клиническую смерть, по-своему также подтверждают это положение: люди описывают приблизительно одни и те же явления Света, но в то же время всегда идентифицируют его совершенно по-разному, каждый в своих терминах и понятиях.

Единобожие или синкретизм

Итак, невольно возникает впечатление, что с переходом в иной мир, в так называемый «мир истины», мы к истине на самом деле ни на миллиметр не приближаемся. Со смертью тела душа, возможно, и получает существенно больше информации, но в мире смыслов она, похоже, ориентируется так же, как и в пору своей телесной командировки.

Осознать это обстоятельство нам мешает общая приверженность плюрализму, т.е. вера в то, что «не существует идолослужения, в котором бы не скрывалось искр святости». Если мы выстрадали право истины быть полисубъектной в этом мире, то неудивительно, если эта полисубъектность ярко расцветет в мире грядущем. Более того, эта полисубъектность (множественность корней человеческой души, далее разветвляющееся в множестве индивидуальностей) напрямую связана с той верой в личного Бога, которая пронизывает как древние источники, так и новейший религиозный опыт. Лев Шестов пишет: “Если Бог со мной - мне никого не нужно. Не нужно даже, чтобы люди признавали, что Бог со мной. Не нужно, чтобы Бог ополчался на тех, кто против меня. Не нужно, чтобы все были как я, чтобы были у меня средства вести за собой людей. Вести и объединять людей для человеческого дела может человек. Но к Богу приходит человек лишь тогда, когда Бог его позовет, когда Бог приведет его к Себе. Последняя истина рождается в величайшей тайне и одиночестве. Она не только не требует, она не допускает присутствия посторонних… Я хорошо понимаю, что отнимая у истины ее основную, считающуюся до сих пор неотъемлемой, прерогативу, ее право на высшую санкцию, на всеобщее признание - я дискредитирую ее в глазах людей. И я почти уверен в том, что для огромного большинства людей истина, потерявшая право на всеобщее признание, покажется королем без короны, солью, потерявшей свою соленость. И все-таки я не могу иначе думать и говорить… Как для влюбленного безразлично, видят ли все в его возлюбленной лучшую женщину, так и для того, кто ищет истины, общее признание теряет всякое значение”.

Однако у этого подхода имеются свои границы.. Мне действительно никого не нужно, если Бог со мною, но если Его со мной нет? Как я вообще воображу себе Истину, если Его со мною нет? С кем я вообще тогда, если не с Ним? Плюрализм не только не отрицает единой истины, но предполагает ее. Франкл пишет: «То, что мы даже на смертном одре не узнаем, не вела ли нас наша совесть – орган смысла – по ложному пути, означает так же и то, что одному человеку не знать, был ли прав другой, поступая по совести. Истина может быть лишь одна, однако никто не может похвастаться знанием, что этой истиной обладает именно он и никто другой». Но только ли до смертного одра сохраняется эта ситуация?

Художник Меллен-Томас Бенедикт, переживший в 80-х годах околосмертный опыт, приводит следующее любопытное свидетельство: “У меня состоялась беседа со Светом. Свет продолжал изменяться и принимал образы Иисуса, Будды, Кришны, мандалы, архетипов и символов. Я спросил Свет: “Что здесь происходит? Пожалуйста, Свет, разъясни. Я действительно хочу знать суть происходящего”. В действительности я не говорил, а общение шло телепатически. Свет отвечал, что информация, переданная мне, состояла в том, что наша вера формирует обратную связь, когда мы предстаем перед Светом. Если вы были буддистом, католиком или фундаменталистом, вы получаете информационный образ своей сути. У вас есть шанс взглянуть на это, исследовать, но большинство людей этого не делают. Я пришел к осознанию, что, то, как Свет проявлял себя, было матрицей нашего Высшего Я”.

Это свидетельство не может не озадачить. Одно дело, когда человек воспринимает некоего субъекта в терминах своей культуры, но совсем другое дело, когда некий субъект сознательно рядится в представителя разных культур. Неужели же та «одна истина», о которой говорит Франкл, такова, как ее постиг побывавший на грани смерти художник? Или просто встретившись с убежденным синкретистом, свет, по своему обыкновению, представился доступным ему образом (в данном случае в образе космического лицедея)? В любом случае это свидетельство подводит нас к той же дилемме: Либо истина за синкритизмом, либо она была открыта пророкам народа Израиля. Однако в любом случае она так же плотно сокрыта от людей в том мире, как и в этом. Истина одна, но она остается неведома не только на смертном одре, но и за порогом смерти. Хотя очень часто тот мир, куда попадают души после смерти, именуется «миром истины», по вере иудаизма единая всем истина должна открыться позднее - по воскресении из мертвых.