Арье Барац. НЕДЕЛЬНЫЕ ЧТЕНИЯ ТОРЫ

АРЬЕ БАРАЦ

Недельные чтения Торы
Праздники и даты

К содержанию

Шир-а-Ширим

ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ («Шир-а-ширим» 5770 - 01.04.2010)

Имажинизм

В эту субботу в синагогах помимо специальной главы, посвященной Песаху, читается также свиток «Песнь песней» («Шир Хаширим»). «Шир Хаширим» – одна из книг Писаний (Ктувим), одна из пяти Мегиллот, к которым помимо самой «Шир Хаширим» относятся также «Рут», «Эйха», «Кохелет» и «Эстер». Описываемые в этой книге любовные отношения между мужчиной и женщиной принято понимать как аллегорическое изображение любви между Господом и Израилем. Идея избрания Израиля находит в этом образе свое предельное выражение. «Шир Хаширим» читают в синагогах на Пасху именно потому, что выведя сынов Израиля из Египта, Господь сделал Израиль Своим избранным народом, а Исход, Песах является, таким образом, годовщиной «обручения» Господа и Израиля.

Равви Акиба, сказал, что «мир никогда не был таким достойным, как в тот день, когда «Шир Хаширим» был дарован Израилю». Другой мудрец, равви Элиезер, сказал: «Шир Хаширим» является чистейшей высшей мудростью царя Шломо»; даже Сам Господь цитирует «Шир Хаширим», говоря Израилю: «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна» (4:1).

Известно, впрочем, что своего высокого статуса книга «Шир Хаширим» достигла не сразу. Мудрецы колебались, включать ли этот, казалось бы чисто лирический текст – в кодекс священных книг. Со своей стороны у людей неверующих восприятие «Песни песней» как религиозного текста нередко вызывает полное недоумение и даже усмешку. Им представляется странной фантазией, что однозначно любовный поэтический текст может восприниматься как «образ» совершенно иных отношений. С какой стати усматривать «религию» в любовной поэме, составленной прославленным сластолюбцем («и было у него семьсот жен и триста наложниц, и развратили жены его сердце его» см. I Мелахим 11:1-3)? Какие имеются признаки того, что речь идет об аллегории?

Прежде всего, об этом свидетельствует предание, восходящее к самому царю Шломо, но кроме того, такому пониманию способствует также и сам аллегорический характер этого произведения. То произведение, которое прибегает к метафоре, настраивает на мысль, что и само оно – то есть все целиком - метафорично.

И тут важно подчеркнуть, что «Шир Хаширим» представляет собой не только книгу ТАНАХа, не только одну из «Мегилот», «Шир Хаширим» представляет собой также и поэтическое произведение, то есть представляет собой именно «песнь», которые также встречаются в ТАНАХе в виде тех или иных отдельных фрагментов, например «Шират аям» (Шмот 15:1-19) или «Аазину» (Двар 32:1-43).

Что же отличает «песнь» от остальных текстов Св.Писания? Что вообще отличает поэзию от прозы? По-видимому, не только наличие ритма, поэзия отлична от прозы также и всем своим «стилем», «стилем» метафоры. Язык поэзии метафоричен, он прибегает к ассоциации и аллегории, он заведомо неоднозначен и таинственен. И когда традиция решается утверждать (как это делает Рамбам, рассматривая «Аазину»), что «песней» можно назвать всю Тору, то она имеет ввиду прежде всего ее таинственность, наличие в ней скрытых смыслов.

В русской поэзии начала прошлого века существовало направление «имажинизм», считающее главной задачей поэзии создание образа. Имажинисты широко обращались к метафорам и творили в стиле, близком «Песни Песней». Во всяком случае, так считал один из самых ярких поэтов этого направления Вадим Шершеневич. Он высоко ценил эту библейскую книгу и даже в тон ей написал свою «Песнь песней», которая начиналась словами:

«Соломону - первому имажинисту,

Одевшему любовь Песней Песней пестро,

От меня, на паровозе дней машиниста,

Верстовые столбы этих строк».

Как бы то ни было, если бы даже традиция не утверждала, что царь Шломо, творя «Шир Хаширим», имел в виду отношения между Всевышним и Израилем, сама «имажинистская» природа его поэзии подводила бы нас к этому заключению. Ведь любовь между мужчиной и женщиной – это устоявшаяся пророческая метафора любви Всевышнего к Израилю. Поэтому не только в «Шир Хаширим», но и во всякой подлинной лирике, посвященной достойным взаимоотношениям между мужчиной и женщиной, еврей невольно усматривает прообраз этих отношений. Любовь земная неизменно вызывает у еврея ассоциацию с любовью Всевышнего и Израиля, или Всевышнего и связанного с Израилем Шехиной. Так ,Мартин Бубер приводит в своем сборнике хасидских легенд следующую историю: "Равви Моше из Людмира, сын равви Шломо из Карлина, однажды был приглашен к равви Баруху вместе со своим маленьким сыном. Войдя в комнату, они увидели, что цадик спорит с женой. На гостей он даже не обратил внимание. Мальчик смутился, потому что отцу не оказали должного уважения. Равви Моше, заметив состояние сына, сказал ему: "Сын мой, верь мне! То, что ты сейчас слышал, - это был спор между Богом и Его Шехиной о судьбе мира". (М.Бубер Хасидские предания М. 1997. С.101)

Доктор и поэт

Но есть у поэзии еще одно чудесное свойство. Ритмично сопряженная цепь образов и метафор завораживает душу. Не только имажинизм, любая поэзия по своей природе настраивает на высокий лад: каждого в меру его возможностей. В этом смысле поэзию можно сравнить с «добрым побуждением». Но тогда с «дурным побуждением» уместно сравнить… фрейдистскую сублимацию (естественно оформляющуюся в поток примитивных, нацеленных на "низ" частушек). В контексте этого сравнения поэзия представляет собой противоположность невроза, ведьневротик (а по Фрейду, даже и вполне здоровый человек) во всем видит эротические образы, сексуальную подоплеку. В книге «Сновидения» Фрейд утверждал, что все, что имеет вогнутую форму и способно принимать в себя что-либо: сосуды, бутылки, шахты, пещеры, чемоданы, ящики, шкатулки, карманы, комнаты, двери, ворота, улитки, раковины, а также лес, кустарник, сад, цветы, крепость, корабль, очаг, церковь, рот, туфли, – все они является символом женских половых органов. Дом, особенно с выступающими балконами, – символ женского тела. Любые плоды – символы груди. Все же, что имеет вытянутую форму: ножи, кинжалы, копья, сабли, ружья, пистолеты, кран с водой, висящие лампы, галстуки, фартуки, чайники, фонтаны, а также пресмыкающиеся, змеи, рыбы, шляпы, пламя, горы, скалы, ключи – все они служат символом мужского полового органа. Воздушный шар, по Фрейду, символизирует эрекцию. Обрывание ветки и игра на рояле соответствуют мастурбации. Подъем по лестнице, танцы, верховая езда или просто преследование обозначают половой акт.

Такова человеческая «природа нетто», таков «йецер хара» - дурное побуждение. Но если Фрейд прав, и человек по своей природе все приводит к сексуальному основанию, то просто невозможно не обратить внимания на то, что живущий в человеке поэт занят прямо противоположным делом – в первичном эротическом образе он усматривает заведомо неэротические реалии этого мира, причем совершенно никак не связанные с сексуальным рядом доктора Фрейда!

«Как ты прекрасна, подруга моя, как ты прекрасна! Голуби – очи твои из-под фаты твоей! Волосы твои как стадо коз, что сбегает с гор Гилада, Зубы твои, как стадо стриженных овец, что вышли из купальни; все они без порока и бесплодной нет среди них. Как алая нить – твои губы, и уста твои милы; как дольки граната виски твои из под фаты твоей. Шея твоя подобна башне Давидовой, которой любуются. Тысяча щитов висит на ней, все щиты отважных. Две груди твои, как два олененка, (как) двойня газели, что пасутся средь лилий. Пока не повеял день и не побежали тени, пойду я на гору мирровую, на холм благовоний. Вся ты прекрасна, подруга моя, и нет в тебе изъяна!» (4:1-7)

Как мы видим, поэзия и невроз – это два противоположных вектора, по которым направляется исходная человеческая страсть, и которые не пересекаются ни по своему образному ряду, ни по своей цели. Как бы то ни было (по одним только законам поэтического жанра!), как очи возлюбленной подобны голубям, волосы – стадам коз, а шея – башне Давидовой, так Израиль подобен самой Божественной возлюбленной.

К содержанию

© Netzah.org